Дорогами Чингисхана

«Значит, с этим мы определились, — осторожно уточнил я через переводчика, чтобы исключить какое-либо непонимание. — Наше путешествие начнется шестнадцатого июля. Я снова приеду в Монголию заблаговременно, чтобы помочь с последними приготовлениями». Пока мои слова переводили, я понял, что сказал что-то не то. Ариунболд неловко поерзал на месте. «Что ж, — смущенно ответил он. — Скажем так: мы, возможно, отправимся в путь шестнадцатого июля». Он заметил раздражение на моем лице и прибавил: «Понимаете, монголы полагают, что тому, кто собирается совершить большое путешествие верхом, не следует назначать точную дату отправления, поскольку это сулит крупные неприятности. Слишком большая точность может навлечь беду».

Я понял, что эта экспедиция будет отличаться от всех моих прежних странствий.

В прошлом мне довелось проехать по маршруту Марко Поло на мотоцикле; пересечь Северную Атлантику на копии средневековой лодки из кожи, чтобы проверить, могли ли ирландские монахи, скажем святой Брендан Мореплаватель, добраться до берегов Северной Америки за 1000 лет до Колумба; построить копию арабского парусника восьмого века и проделать на нем путь из Маската в Китай, чтобы уточнить происхождение легенд о Синдбаде-мореходе; руководить воссозданием двадцативесельной галеры бронзового века, на которой мы отправились по Эгейскому и Черному морям, следуя путями Ясона, аргонавтов и Одиссея. Одно из моих последних путешествий перед поездкой в Монголию я совершил верхом, так что оно, по крайней мере, на первый взгляд, было в чем-то сходно с планируемым монгольским маршрутом. Тогда, двумя годами ранее, я отправился по следам участников первого крестового похода, рыцарей, простолюдинов, женщин и детей, проделавших путь из замка в Бельгии к Гробу Господню в Иерусалиме. Мы преодолели верхом более 2500 миль (свыше 4000 км), а в пути провели восемь месяцев. Но путешествие по следам крестоносцев и все другие мои походы я заранее планировал до мелочей, насколько позволяли обстоятельства и финансовые возможности. Я рассчитывал расстояние, преодолеваемое за день, и уточнял метеорологическую ситуацию, отводил дни для отдыха и приведения снаряжения в порядок, при всякой возможности проводил пробные поездки и разведку местности. Никогда прежде я не обращал ни малейшего внимания на счастливые дни китайского календаря и уж никак не полагался на них, принимая окончательное решение насчет даты отправления.

Но я не стал возражать Ариунболду. Если монголы хотят организовать начало экспедиции таким образом, пусть так и будет. Я просто был не вполне уверен, что Ариунболд и его монгольские товарищи осознавали все те сложности, с которыми связано успешное путешествие на большое расстояние. За последние два месяца они дали множество интервью монгольским газетам и телевидению, а также сделали массу заявлений, в которых поспешили сообщить, что собираются чествовать необычайное достижение предков — самую быструю и обширную систему наземных коммуникаций из всех, существовавших до появления железной дороги. Эта система заслуживала того, чтобы ей воздали должное. В средние века монгольские всадники на своих жилистых лошадках доставляли депеши и сопровождали иностранных послов по маршрутам, охватывавшим две трети известного тогда мира. Эти выносливые всадники с огромной скоростью преодолевали поразительные расстояния, а пути их простирались от берегов Дуная до Желтого моря. Еще более примечательным было то, что скакали они по землям, которые эти великолепные всадники и завоевали, создав самую крупную из известных в мире империй с неразрывной территорией. Теперь же Ариунболд и его товарищи заявили монголам, что последуют примеру предков и проделают верхом путь из Монголии во Францию. Планы были чрезвычайно амбициозными. Намеченный путь по длине равнялся расстоянию от Гонконга до Лондона, и они обратились ко мне за помощью.

От такого предложения я не смог отказаться, поскольку у меня появлялась возможность реализовать план, которому, как мне казалось, никогда не суждено сбыться. Двадцатью пятью годами ранее я написал работу на соискание ученой степени в Оксфордском университете, посвященную первым европейцам, оказавшимся в сердце Центральной Азии во времена Великой Монгольской империи, в XIII и XIV веках. Это были храбрые и проницательные люди — как правило, монахи из нищенствующих орденов, — отправившиеся навстречу неизвестному с той же решимостью, что и Марко Поло или Колумб, и они заслуживают признания, тогда как в наши дни о них почти забыли. В сопровождении монгольских всадников эти бесстрашные пионеры, направленные в качестве послов, миссионеров или разведчиков, приезжали ко двору великих степных полководцев. Это было подобно, как писал один из них, «вхождению в другой мир».