Дорога в жизнь

А потом (может быть, не только потому, что по-хозяйски, по-человечески хотелось об этом узнать, но и из желания отвлечь Ганса, заговорить с ним о более простом, житейском) его стали расспрашивать, много ли безработных в Германии, как там с едой, почем мясо, хлеб, картофель. Ганс отвечал все так же безыскусственно и с готовностью. Сын безработного, он знал все это не понаслышке; до приезда в Советский Союз и он и Эрвин много лет не чувствовали себя сытыми, они забыли вкус мяса, и, несмотря на все наши старания откормить их и подправить, несмотря на недавний загар, сразу видно было, какой Ганс худой и истощенный.

Окна были широко раскрыты, и в комнату глядела темная, звездная августовская ночь. Ганс все так же стоял, опершись рукой о стол, и добросовестно, подробно отвечал на вопросы. А Иван Алексеевич все чаще озабоченно посматривал на него.

Наконец Ивану Алексеевичу удалось выбрать минуту тишины, и он поднялся.

– Устал мальчишка, – сказал он про себя и обратился к Гансу: – Спасибо тебе, молодой товарищ!

Софья Михайловна не стала переводить – рука Ганса потонула в широких, крепких ладонях председателя.

– Большое тебе от всех нас спасибо! – повторил Иван Алексеевич.

Ганс улыбнулся, и по этой улыбке видно было, что он хорошо понял и без перевода.

Потом его обступили – кто гладил по плечу, кто жал руку. Он не успевал оборачиваться и отвечать улыбкой на слова, обращенные к нему.

– Не жалей, не жалей, что привел! – шепнул мне Соколов.

– Не жалею, – ответил я.

Мы возвращались в темноте. Звезды горели над нами большие, яркие, и то одна, то другая срывалась вниз. Ганс шел рядом со мной, я обнял его за плечи. Так мы и дошли молча до нашего дома.

42. «А ЧТО ЖЕ ЛЕГКО НА СВЕТЕ?»

Алексей Саввич, Саня и я проходим по классам. На верхнем этаже у нас школа. Четыре комнаты: вторая группа, третья, четвертая и пятая.

Комнаты чисто побелены. Крышки парт сверкают, как антрацит. Славно выглядят удобные учительские столики.

Все это работа самих ребят – и побелка и ремонт парт и столов, а многие из них сделаны наново. На стене – доска, черная, строгая. И высокие чистые комнаты тоже выглядят строго.

– Скамейки еще мажутся, – понизив голос из почтения к этой строгости, говорит Жуков.

– Подсохнут. Время есть.

– Боюсь я… – продолжает Саня со вздохом, глядя куда-то в сторону.

– Чего боишься? Как бы ребята не приклеились? Так ведь я же говорю – подсохнут: еще неделя впереди.

Саня не отвечает, и Алексей Саввич хлопает себя ладонью по лбу:

– Ах, я… Ну, чего бояться? Думаешь, не осилишь?

– Так ведь отвыкли все, Алексей Саввич, – все еще негромко и не поднимая глаз, говорит Александр. – Давно за партой не сидели. Забылось. Трудно будет.

– Трудно, конечно. А что же легко на свете? Все трудно.

– До сих пор было легко, – совершенно искренне заявляет Саня.

– Как, Семен Афанасьевич, верно он говорит? – спрашивает Алексей Саввич.

И мы оба смеемся.

– Ну да, я понимаю… А только дальше труднее будет! – убежденно произносит Жуков.

В глубине души я и сам так думаю. Я и сам с тревогой жду начала учебного, года. Одно дело приохотить ребят к игре, к дружной и слаженной работе в мастерской или на огороде, другое – научить вниманию, сосредоточенности, усидчивости. А разве для работы в мастерской не нужны были сосредоточенность и усидчивость? Разве спортивная игра не потребовала внимания и упорства? – возражаю я сам себе. Да, конечно, все это было не зря, не пропало даром. А все-таки, все-таки…

Король и Сергей Стеклов сидели над учебниками неотрывно. Все в доме с интересом и сочувствием наблюдали это единоборство с наукой. Всем хотелось, чтобы Король и Стеклов выдержали испытание и попали в пятую группу. Все знали, что знаменитый конверт Короля то худеет, то снова разбухает от бумажных квадратиков – стало быть, снова Король наделал ошибок в диктанте. И нередко то один, то другой предлагал:

– Хочешь, подиктую?

Подсолнушкин с согласия всего отряда освобождал Короля от дежурства на кухне. «Иди, иди, без тебя начистим», – говорил он, отнимая у Дмитрия картофелину и ножик.

Со Стекловым было труднее – его в отряде сменить было некому. Но там многое брала на себя Екатерина Ивановна, вокруг которой всегда охотно вертелись младшие.

Озорные рыжие глаза Короля ввалились, под ними легли синяки, щеки втянулись. Его так и жгло изнутри самолюбивым волнением, неуемной тревогой. Сергей – по крайней мере, внешне – был совершенно спокоен.

На 28 августа мы назначили Сергею и Мите испытание по арифметике. Задачу решили оба толково и быстро. Примеры Стеклов решил безошибочно, Король ошибся в вычислениях, поэтому ответ получился громоздкий и нелепый. После обеда мы проверяли их устно, и Король решил тот же пример на доске.

– Вроде бы тот же, что утром, – сказал он с сомнением в голосе, – а ответ почему-то другой!

– Потому что сейчас вы решали не торопясь, – сказал Владимир Михайлович. – А теперь сообразите: сколько надо заплатить работнице за мытье окон, если высота окна два метра, ширина – метр, окон у нас всего сорок, а за мытье каждого квадратного метра берут пять копеек?