Дорога в Лефер

Окрестности Лефера были, в принципе, привычны Рагмару. Хотя он здесь бывал не так уж часто, но попадались орку знакомые места. Вот, например, приютившийся на пяти холмах сосновый бор, окружённый гречишными посевами. Торговый Шлях как раз проходил по краешку поля, и Рагмар мог, вытянув руку, коснуться цветов гречихи. Аромат их, тронув нос орка, напомнил о покинутом доме. Племени, в котором Рагмар родился, за которое дрался, за которое готов был умереть, просто не нужна была жизнь Рагмара! Орк боялся, что мысль эта до самой смерти будет преследовать изгнанника. Но вместе со страхом существовала и надежда — надежда забыться в бою. А может, и навсегда забыться, погибнув от руки сильного врага. Но это будет честная, достойная орка смерть!

Ветер всколыхнул гречиху, отчего поле обрело сходство с морем в минуту шторма. Гигантская волна прошлась от края и до края, пленив взор Рагмара. Орк никогда не видел настоящего моря, только лишь слышал о нём, но в это мгновение отблеск, отражение буйства водной стихии предстало для наёмника во всей красе…

— О, как увлёкся-то! Ричард, смотри-ка, смотри! — одобрительно крякнул Везучий.

— Ты совершенно не желаешь запомнить, что у меня нет времени отвлекаться на ненужные мелочи, — холодно произнёс Ричард, закрывая книгу.

Под рукой у Магуса всегда была котомка с непрочитанными книгами. Сейчас же можно было пронаблюдать за едва ли не священным обрядом выбора новой книги для чтения. Ричард несколько секунд разглядывал корешки книг, хмыкал, цокал языком. Затем маг запускал руку по самый локоть, доставал «жертву», довольно щурился и уверенным жестом раскрывал книгу. Церемония заканчивалась, и начинались будни — собственно чтение. Но спустя день-два, а то и раньше, процедура повторялась, котомка-«заначка» медленно, но верно пустела. А вот что случалось после, Рагмару ещё предстояло узнать. Хотя Олаф не желал бы такого «счастья» орку. Что там онтокс, что там дракон — куда им до угрюмого, саркастического, придирающегося по любому пустяку и переходящего на крик Ричарда! Лишь получив вожделенный непрочитанный фолиант, маг успокаивался и вновь погружался в священное действо под названием «чтение».

— Ладно-ладно, как по мне, это вовсе не мелочь. Ты бы лучше представил, каково ему: оторван от привычного мира, окружён мало знакомыми людьми из другого народа, едет неизвестно куда, да ещё и…

— Как ты точно меня описал, — едва слышно произнёс Ричард. — Привыкнет. А если нет — то ладно. Ему легче, он ещё не отвык от природы. Человеку пришлось бы хуже. Для мага это было бы невозможно.

— Но ты ведь выдержал, выжил, смог! — впервые за последние дни Олаф говорил с укоризной и нажимом.

— Никому не посоветовал бы пройти моим путём. И ещё, у меня нет доказательств того, что я смог выжить, — ни один кобзарь не смог бы уловить дрожи или даже малейшего проблеска какого-либо чувства в голосе Ричарда.

Но! Следовало бы этим кобзарям взглянуть на пальцы Магуса — задрожавшие пальцы правой руки, едва-едва не скрючившиеся на манер ястребиной лапы — и поняли бы музыканты: вот где она, жизнь… Вот где они, страдания… Вот где струны рвущейся кобзы-души…

Да что они знали, эти странствующие музыканты, о жизни? Разве чувствовали они на своей шее лапы судьбы-насмешницы, пряхи, не умеющей соткать добротное платье — всё равно какая-то гадость выходит, как ни крути!.. Будь ты человеком — а будь хоть магом…

— Да ничего вы не знаете, — в голосе Магуса слышны были дрожь и горечь. — Совсем-совсем ничего…

* * *

Спрашиваете, почему маги не любят рассказать о годах своего обучения? Всё очень просто: мало кто захочет вспоминать долгие годы сидения над пыльными фолиантами в полутёмных библиотеках и тренировки, тренировки, тренировки…

Ему не было и шестнадцати лет — этому безусому юнцу. Но в глазах его уже застыл лёд серьёзности и печали. Так, наверное, смотрят уставшие от жизни старики или пережившие гибель друзей люди. Но ему чуть больше пятнадцати, откуда ему знать, что такое…