Это было не спонтанное мародёрство и грабёж, а дозированное коллективное наказание тогда, когда установить настоящего нарушителя невозможно, но кто-то должен был ответить. Ещё – средством запугивания. Но применялось оно при небольших проступках.
Саша в таком ещё не участвовал, хотя за «Хеллоуин» полагалась надбавка как за боевой рейд, а всё, что изымалось, делилось по-братски. И это считалось гуманизмом. Ведь могли бы и жёстче покарать.
Обычно каратели забирали кур, яйца, овощи и какие-нибудь приглянувшиеся мелочи. Иногда угоняли козочку. Или телёнка, поросёнка брали с собой «покататься». Коров и свиней у оборвышей было мало, а ещё они умели их прятать. Взрослых животных не убивали и не забирали, чтобы не подрывать вконец экономику данников.
Иногда колядники с криком «Ёлочка, гори!» поджигали дома, но тушить не мешали. Стреляли в воздух и по заборам, а иногда в людей, но холостыми. Или резиновыми пулями. Устраивали публичные порки тем, кто вёл себя дерзко. Мол, ничего, заживёт, зато дойдёт через задницу, если не дошло через голову. Ну а женщин… тех, которых не успели спрятать… ждало «право победителя». Наёмники шутили, что способствуют праву на свободные связи. И что от тех не убудет. В общем, это был скорее ритуал, чем настоящий погром. Но ритуал жестокий.
А теперь они шли карать всерьёз, без мишуры и ограничений. Потому что повод был веский – неповиновение и нападение.
Собирались пройти по деревне как смерч, но их ждали пустые дома. То, что никого не оказалось на улицах, не удивило наёмников – в деревнях редко слоняются просто так. Но были пусты и дворы. Хотя предполагалось, что все должны отпереть двери и ждать вооружённых автоматами гостей у дверей хат.
Дозорный сообщил, что возвращается группа на «Кактусе». Пришлось задержаться с колядками. Дождались злого, страшно матерящегося Режиссёра. Они не успели далеко отъехать, когда лейтенант что-то заподозрил. Ему не понравились бегающие глаза проводника и невнятные ответы на уточняющие вопросы.
Кончилось тем, что он застрелил старейшину, потому что тот попытался выхватить у лейтенанта пистолет. Стало ясно, что они едут в ловушку, но успели развернуться до того, как та захлопнулась. Группу не преследовали, хотя несколько пуль по броне они получили.
Известие о взрыве, безлюдье и тишина в деревне, отсутствие на месте старейшин Режиссёру очень не понравилась.
Командир объявил боевую тревогу. И вовремя.
Словно в подтверждение его правоты загрохотало, затрещали винтовочные выстрелы, застучал пулемёт. Откуда-то появившиеся внезапно оборвыши начали первые, «коты» отбивались при поддержке «крупняка» с турельных установок на гантраках.
– Ах вы, питоны штопанные, – цедил сквозь зубы Богодул, косясь на выщербленную отметину на стене.
Этой пулей, прилетевшей в окно и срикошетившей от стены, ему чуть не прострелило голову, но, видимо, какая-то сила хранила дядюшку-матерщинника – кусок свинца прошил только его фуражку.
– Ах вы, курвиметры неоткалиброванные…
Бой был выигран. Пулемёты «Тайфунов» – против горстки мужиков с двустволками и берданками, и только несколько из них были с автоматами. Жители Песочного бежали. Их и на момент приезда гостей в деревню было меньше, чем обычно, а теперь оставшиеся улетучились через подземный ход, который вёл за околицу. Начинался он в сарае, стоявшем на подворье старосты. «Коты» при зачистке случайно обнаружили там открытый люк, сунулись было с погоней, но быстро вернулись. Тёмная сырая нора со множеством боковых ответвлений, из каждого в любую минуту может прилететь пуля. «Благодарю покорно, – ворчал Богодул, вылезая на свет, – мы коты, а не кроты». Но проблемы, как оказалось, были впереди.