Дорога гигантов

Часов в семь вечера, на мрачном вокзале на Амьенской улице, кишевшей темными солдатами, со мной сделался обморок. Я вдруг решил остаться, чего бы это мне ни стоило, в том городе, где решалась судьба Антиопы. Уже захлопывались одна за другой дверцы в отходящем поезде. Я сидел весь разбитый, дрожа в лихорадке, на скамейке платформы. Предо мною выросли две тени. Без долгих объяснений мне предложили занять место в отделении вагона, и эти люди повели, почти поволокли меня к нему. Один из них сел вместе со мной. Когда проживешь такие часы, уже ничто не страшно в жизни.

***

Я дернул старый, ржавый звонок, о котором говорил мне Ральф. Сердце у меня билось. Прошли две минуты, показались они бесконечностью. Тяжело отворилась громадная дверь.

— Госпожа Макгрегор, не правда ли?

Предо мною была маленькая-маленькая старушка. Глаза ее вопросительно смотрели на меня, и был в них какой-то скорбный испуг. Бледно-голубые глаза, почти такого же цвета, как небо над нами, по которому величественно плыли большие белые облака.

— Я от вашего сына Ральфа. Он жив. И на свободе.

Она прижала к сердцу свои ручки в черных шерстяных митенках.

— От Ральфа? Ах, сударь, войдите, войдите.

Дверь с глухим шумом затворилась за нами.

— Входите, входите!

Мы прошли двор, окруженный гигантскими серыми стенами. У пышного, но уже обветшавшего подъезда, с травой между разошедшимися, истоптанными плитами, была конура, около нее дремала цепная собака. Она тоже была очень стара. Когда я проходил мимо, она как будто даже и не заметила этого.

Замок Кендалль имел, по сравнению с Денморским, вид почти игривый.

В комнате со сводами, с облупившейся, старинной наивной живописью по стенам, я сел у яркого огня, который поблескивал между железными полосами в камине.

— Присядьте, сударыня, прошу вас.

Но она ни за что не соглашалась и продолжала стоять, такая маленькая, вся в черном. И было непостижимо, как такой колосс, как Ральф, мог получить жизнь от этой крошечной женщины.

Она слушала, что я ей рассказывал, передавая всякие подробности, иногда вскрикивала, но пыталась сдержать эти возгласы. Я старался ничего не забыть, понимая, что робкая маленькая женщина никогда не отважилась бы задать мне какой-нибудь вопрос.

Когда я сообщил ей, что граф д’Антрим умер, что графиня Кендалль арестована, она точно еще больше сморщилась. Она не плакала. Только правая рука украдкой сотворила крестное знаменье.

— А здесь? — спросил я, чтобы прервать последовавшее за моим рассказом молчание.

Она сделала какое-то неопределенное движение рукой.

— Приезжали какие-то господа из Белфаста, с солдатами и полицией. Целый день обыскивали замок. Увезли большой чемодан с бумагами. А так ничего не тронули.

— Вы здесь одна?

— Да, господин.

— Ральф сказал мне, — заговорил я снова, помолчав немного, — Ральф мне сказал, что вы будете так любезны и покажете замок. Когда-то я знал графиню Антиопу, еще совсем девочкой. Она много рассказывала мне о Денморе. Я был бы очень рад...

— О, все, что вам угодно, сударь.

На поясе у нее висела толстая связка ключей. Она взяла ее.

— Ральф сказал мне еще, — прибавил я с улыбкой, — что с моей стороны не будет неделикатностью попросить у вас разрешения разделить с вами завтрак.

Она всплеснула руками.

— О сударь, прошу вас, простите. Я — несчастная старуха события отняли у меня и последний ум. Сама я уж ничего не соображаю, нужно все мне сказать.

И за весь этот день впервые засветился огонек в ее глазах.

— О, Ральф — он обо всем подумает, — сказала она, — он всегда обо всем думал.

Она протянула мне свою связку ключей. Я скромно отстранил их.

— О, а эти господа из Белфаста брали у меня ключи, — сказала она с обезоруживающею наивностью. — Полагаю, что у друга моего сына не меньше прав, чем у английских полицейских.

Целый час бродил я по замку. Гулко раздавались мои шаги по пустынным лестницам и коридорам. Поднявшись во второй этаж, я растворил окно. Облокотился. На необозримом пространстве стлалось море, весеннее море, бледно-лиловое, и по его поверхности проступали более темными красками течения.

Я опять закрыл окно. Я открывал одну дверь за другой. Сердце мое было полно глубокого волнения. Все такие же комнаты, формою похожие на церковные залы, торжественные, как часовни, отделанные строгим дубом. По стенам — портреты. Длинный ряд джентльменов, ведших на протяжении веков трагическую борьбу с саксами. Кое-где зеркала, в которых уже издали видел я свое все приближающееся отражение, еще увеличивали фантастические размеры этих зал. И двух лет не прошло, как было покинуто это жилище, а казалось, что уже века оно необитаемо.

Толкнув еще одну дверь, я вздрогнул. Не было сомнений, что я вошел в комнату Антиопы.

Я подошел прямо к маленькому кронштейну из розового дерева. Несколько фотографий в стареньких рамках. Портреты Антиопы, когда она была ребенком. На одной фотографии она была в коротенькой юбочке, в блузке с матросским воротником. Я вынул фотографию из рамки. На обороте прочитал имя фотографа, его адрес — Э-ле-Бене, Гранд Авеню — и дата — 1894.