Допрос

— Ай, — вскрикнул он от боли, но опер, видимо, этого не понял, — А я… — вдруг прорвало Новикова, — А я уже был в прокуратуре!.. Я был в травмпункте!.. Я уже заявление написал!.. Ко мне уже приезжали правозащитники и корреспонденты! Я зубик свой спрятал у тебя отлично. У тебя там сейф стоит привинченный — может, я его под сейф закатил — посмотри! Пока ты там смотрел свои бумажки — я там такое место нашёл! Там много мест! Можно целую челюсть запрятать в разные места! За каждый зуб мой будешь сидеть по году, сука!

Новиков кричал, и чувствовал, что мужество снова покидает его, мужества было — как песка в песочных часах, рассчитанных на минуту.

Он ещё раз, уже нарочно плеснул себе на ногу кипятком и проорал напоследок:

— Я научу тебя законы любить! Ты будешь на нарах помнить обо мне весь свой срок! Ты запомнишь меня на всю жизнь!

Новиков ещё раз плеснул на себя, и под свой же крик изо всех сил рванул розетку из стены.

* * *

Его разбудил звонок.

Звонок, как водится, совпал с финалом очень долгого сна, в котором Новиков убегал от Гарика на школьный чердак. Гарик приближался к нему почему-то не по школьной лестнице, а по коридору квартиры Новиковых. Сам Новиков продолжал прятаться от него на чердаке, под старой и пыльной партой. Он ждал его в томительном страхе, ужасно боясь чихнуть — но сдержаться всё равно не мог, и всё-таки чихал — вот этот грохот и был звонком в дверь.

Говорят, что такие сны снятся в течении секунды — что ж, это лишь подтверждает с какой скоростью может думать и жить человек, когда не спит.

«Ларка!» — в который раз подумал Новиков, но это ещё почти во сне. Пробуждаясь, он в полубреде распросонья попытался успокоить себя, решив, что родители вдруг вернулись с дачи. Когда же уселся на диван и протёр глаза — уже наверняка знал, что это опер. Не сдержался и приехал ночью.

«Неужели они прямо дома будут меня…» — подумал Новиков, не находя нужного глагола — меня что? мучить? пытать? топтать?

Он даже успел вспомнить, что один сочинитель делил мужчин на обладающих длинной волей, каковых меньшинство, и — короткой волей, что тоже достаточная редкость. Остальные воли вообще лишены. Новиков с грустью признался себе, что воля у него короткая — и, похоже, больше не вырастет.

В дверь ещё несколько раз с промежутками позвонили.

Новиков поднялся, и, не дыша, пошёл к глазку.

Приник к нему и сразу увидел опера. Отпрянул лицом, как ужаленный в глаз, развернулся и сел на корточки, вжимаясь затылком в дерматин дверей.

Он бы повыл, но боялся, что из-за двери его точно услышат. Новиков зажмурился, и только зажмурившись, вспомнил, что опер почему-то был в майке.

Вскочил, ещё раз посмотрел в глазок: Господи, милый мой Боженька, да это сосед.

В раз забыв где у него и какие замки, Новиков бросился открывать дверь, с таким рвением, как будто сосед ему принёс весть о вечной отсрочке от тюрьмы, сумы, армии и Гарика.

— Чего? — спросил Новиков, улыбаясь и слегка приплясывая.

— Мать дома? — спросил сосед.

— Нет, — ответил Новиков.

— Ну, тогда ты дай сотку, — сказал сосед.

Мать, в виду того, что отец пил мало, не считала пьянство тяжким грехом — зато позволяла себе одалживать соседу сверху и ещё одному — этажом выше, считая это благим и нужным делом; тем более, что оба эти соседа каждый август помогали отцу подделывать дачу, а матери собирать картошку — отец совместной работы с матерью не переносил.

— А сколько времени? — спросил Новиков.

— А ты что, как магазин, только до двадцати трёх выдаёшь? — спросил сосед неприветливо.

— У меня нет, — сказал Новиков.

— Без пятнадцати одиннадцать, — ответил сосед почему-то на предыдущий вопрос, видимо посчитав реплику Новикова про то, что у него нет, излишней и вообще не звучавшей.

Новиков пожевал губами, разглядывая соседа и удивляясь себе, как же он мог его спутать с опером.

— Магазин продаёт до двадцати трёх, — сказал сосед несколько раздражённо.

— У меня, правда, нет, — ответил Новиков и закрыл дверь.

Постарался, как можно быстрей забыть, что напугался опера, — и просто заснуть.

И получилось.

Сосед между тем не унялся. Он снова позвонил. На этот раз уже было утро, а подходящего сна под звонок не случилось.

Зато Новиков почувствовал, что отлично выспался.

«Наверное, еле ночь перетерпел, — подумал он иронично о соседе, — Продают-то с девяти утра…».

Новиков не стал влезать в тапки — утром это получалось у него плохо и не метко, а пошлёпал босой к дверям. На всякий случай всё-таки глянул в глазок, — действительно сосед.

И только когда уже провернул замок, вдруг понял, что на этот раз сосед был не в майке, а в лёгкой кожаной куртке, которой никогда не носил.

Замок уже был раскрыт, дверь Новиков ещё не распахнул, и стоял, привалившись к ней плечом, держась горячей и мокрой ладонью за ручку.

— Да ладно, открывай, раз уж начал, — совсем близко произнёс знакомый голос, и Новикова толкнуло дверью в грудь.

— Один я, один, не ссы, — бубнил опер, давя на дверь.

Новиков отступил, смешно перетаптываясь пятками.

Опер зашёл, глянул Новикову через плечо, в комнату, прислушался и спросил не без некоторой даже приветливости: