Дополнительное расследование (т.2)

— Бог с ним, с вагоном, — небрежно махнул рукой Курашов, который решил чуть-чуть повременить с вагоном и выполнить другое, не менее важное поручение Турсунова — найти вместо севшего Ефимова другой пункт сбыта. — Что вы ответите на наше предложение?

— Какое? — широко раскрыла глаза Ситникова.

— Вы будете получать лук и реализовывать через бюро, естественно, за обусловленное вознаграждение...

— Я боюсь, — выдохнула Елена Николаевна. — Никогда не занималась этим... Боюсь...

— Подумайте, ведь не мешок-другой предлагаем, а вагоны... И вознаграждение соответственное...

Ощущая всем телом давящую ухмылку Стасика, Ситникова произнесла обесцвеченным голосом:

— Нет... я не смогу...

— Мы не торопим, — настойчиво проговорил Курашов.

Стасик резко поднялся с кресла, шагнул к Ситниковой, поймал рукой тонкую золотую цепочку, которую Елена забыла снять, отправившись в ванную комнату, подкинул на ладони кулончик в виде знака Зодиака, слегка потянул на себя:

— Мой друг шутит... Мы тебя очень торопим. Особенно с колобашками... Поняла?!

Ощутив на шее мимолетное прикосновенно его влажных пальцев, Ситникова отстранилась, гневно выкрикнула:

— Не лапай!

Стасик откровенно заглянул в вырез халата, уважительно присвистнул:

— Ты молодец... Я тоже люблю современную моду... Когда у женщины такая грудь, лифчик ни к чему...

Ситникова пошла красными пятнами, бросила быстрый взгляд на Курашова:

— Владимир Петрович!..

Тот приосанился:

— Шурик, прекрати!

— Иди-ка, друг Вова, в коридор, — презрительно переломил бровь Стасик. — Постой у дверей.

Курашов уже с испугом попросил:

— Не надо... пойдем...

— Кому сказано?! — повысил голос Стасик.

Курашов сник, послушно и суетливо скрылся в коридоре, прикрыл за собой дверь.

Стасик присел рядом с закаменевшей Еленой Николаевной, по-хозяйски откинул полу халата, провел ладонью по обнаженному бедру, скользнул между сжатых ног.

Ситникова не шелохнулась, только еще сильнее напрягла мышцы, с ледяным прищуром смотрела ему в глаза. Дыхание ее пресеклось, волна одуряющей беспомощности накатилась и сковывала движения.

Но Стасик этого не понял. Он видел в ее глазах лишь отчаянную решимость.

— Как знаешь, — тихо произнес он.

Словно в дурном сне видела Елена, как он подошел к оставленному его на подоконнике утюгу, воткнул вилку в розетку. Она понимала, что надо делать что-нибудь... Но что?!! Бежать бесполезно... Кричать? Звать на помощь? Кто придет? Все сидят перед телевизорами, да и вмешиваться не захотят... А если придут?.. С отчетливой ясностью она представила мучительный стыд, какой придется испытать, если она позовет соседей... Только не это! Нет, нет, нельзя... Молить о пощаде? Кого? Золотозубый оскал «Шурика» прямо-таки вопил о том, что умолять бесполезно... Его компаньон? Он боится «Шурика»... Почему они действуют так нагло? Почему?.. Она нашла ответ сразу... Они уверены, что в милицию она не заявит, не кинется туда за помощью. Значит...

Ситникова отключилась от действительности, потеряла счет времени, не видела, чем занят Стасик. Потом, как бы сквозь ватную стену, услышала голос, но не разобрала слов. Расширившимися от ужаса глазами она смотрела на утюг, зажатый в его руке, на крысиный хвост шнура...

— Ну?! — люто усмехнулся Стасик.

Пускать раскаленный утюг в ход он не собирался, решив при необходимости просто-напросто связать женщину, заткнуть рот полотенцем. Однако побелевшее лицо Ситниковой, подрагивающие губы и следящие за его движениями глаза доставили ему изуверское наслаждение. Он даже испугался себя, поставил утюг на журнальный столик, повторил:

— Ну?!

Ситникова вздрогнула. На какую-то долю мгновения в ее мозгу мелькнуло сопоставление последствий. Но не это, а зловещая ухмылка Стасика заставила встать, слепым движением распахнуть халат.

Халат скользнул по плечам, упал к ногам. Взгляд Стасика затуманился вожделением, он сглотнул комок, шагнул к Ситниковой, повалил...

Елена откинула голову, отвернулась, чтобы не видеть искаженного лица, крепко закрыла глаза. Она закусила губу и чувствовала лишь солоноватый привкус крови во рту.

Когда Стасик поднялся, она осталась лежать недвижно.

Он бросил взгляд на закрытые, сухие глаза, на щеки, по которым сползали две слезинки, поморщился. Не то чтобы Стасик испытал раскаяние или угрызения совести, но ее безвольность опустошила его. Тут же, заглушая это ощущение, вспыхнула ярость.

Он стремительно вышел в коридор, приблизился к шарахнувшемуся Курашову, с ненавистью глянул в бегающие глаза, дернул за лацкан так, что тот чуть не упал:

— Иди! Твоя очередь!

— Я... я не...

Стасик замахнулся:

— Ну!

Курашов закрыл лицо руками, понял, что удара не последует, метнулся в комнату.

Вид распластанного женского тела ошеломил его. Он смотрел на раздвинутые ноги Ситниковой, на мозоли на каких-то неживых, словно восковых пятках, пытался возбудиться. Но вместо желания почувствовал чуть ли не физическое отвращение, в том числе и к самому себе.

— Ну! — прикрикнул Стасик.

— Не могу я!.. — взмолился Курашов.

Стасик подошел, бесцеремонно оглядел наполовину расстегнутые брюки, процедил, будто высморкался:

— Что ты вообще можешь?.. Пошли.