Дон Жуан, или Жизнь Байрона

А он? Что он думал об этой женщине, такой непохожей на всех тех, которые у него были? Иногда она трогала его, и он говорил, что она хороший аргумент в пользу доказательства бессмертия. «Если что-нибудь могло меня заставить поверить в небо, так это выражение вашего лица в тот момент. Бедная малютка, вы должны были бы выйти замуж за человека получше меня». Он жалел её и в то же время оставался беспощадным. Со времени «Чайльд Гарольда» он стал актером собственной жизни. Никогда еще у него не было более доверчивого слушателя, чем эта молодая женщина, испуганная и серьезная. Если бы у неё хватило здравого смысла, чтобы вовремя улыбнуться, он мгновенно переменил бы роль. Ему в такие моменты нужна была спокойная эпикурейка, вроде леди Оксфорд. Аннабелла теряла его из-за своей серьезности. Он говорил ей об этом: «Я прошу от женщины только смеха, на все остальное — наплевать. Я могу заставить Августу хохотать над чем угодно. Ни с кем я не бываю счастлив, кроме Августы».

Как мог он быть таким грубым? Он, который считал себя самым чутким из людей, который успокаивался в присутствии любой женщины, даже самой старой и уродливой, и который с такой нежной бережливостью пощадил хрупкую леди Фрэнсис? Он сам этого не понимал. Он был Байрон. Безумная злоба овладевала им. «Вы не знаете, какое чудовище может сделать из меня дурная страсть». Он чувствовал себя пленником этой женщины; в свое время предлагал ей расторгнуть помолвку. Она захотела выйти за него замуж; говорила, что ни о чем не пожалеет. И вот она с ним, в его жизни, чужая. Может быть, он пожалел бы ее, если бы жена показалась ему слабой, но Аннабелла слишком хорошо прятала свою слабость. Она не обладала ни беспокойной робостью Августы, ни боязливой хрупкостью леди Фрэнсис, у неё был невозмутимый вид и круглые розовые щеки. Она шла от заключения к заключению, утверждала, рассуждала, оспаривала. Даже жевала медленно, методично, тогда как он управлялся с едой в один миг. Любила говорить о своих чувствах. «Только не сантименты!» — восклицал он, подымая руки к небу. Она все понимала буквально, слово в слово. «Если бы вы не обращали внимания на мои слова, — говорил он, — мы бы отлично понимали друг друга». Ему нужен был покой, одиночество, это ужасно — быть всегда вдвоем. Он без конца высылал её из комнаты, говоря: «Вы мне не нужны». Или еще: «Я надеюсь, что не всегда же мы будем вместе, это мне совсем не подходит, уверяю вас». Или еще как-то раз: «Единственная хорошая сторона в супружестве — это то, что оно освобождает вас от друзей».

Байрон уже не сомневался, что в недалеком будущем нарушит супружескую верность. Однажды он спросил у леди Мельбурн: «Могут ли быть любовницы у женатого человека?» Теперь он ей писал: «Я восхищаюсь осторожностью вашего стиля с тех пор, как нахожусь во власти женщины. Но я люблю вас, тетушка, и прощаю ваши сомнения до следующей моей любовной авантюры». Старая дама, которая полагала, что Байрон достаточно наскандалил в этой семье, мечтала о том, чтобы он держал себя тихо. «Я буду давать хорошие советы, — говорила она, — я ваш белый ворон, избегайте же черного…» «Я полагаю, что ваш черный ворон — это X, — отвечал Байрон. — Но продолжаю его любить, хотя мне сейчас кое-что и мешает любить кого бы то ни было существенно, по крайней мере, на некоторое время». Слово «существенно» позабавило леди Мельбурн. «Меня очень насмешило ваше «существенно». Когда же это слово употреблялось в таком смысле!»

Вначале он решил было покинуть Эльнеби 20 января, чтобы провести 22-е, день своих именин, в Сихэме, у Мил-бенков. В последнюю минуту он сделал открытие, что 20-е приходится на пятницу, объявил, что в такой день он не поедет, и отъезд был назначен на 21-е. Леди Байрон усмехнулась. Задетый, он объяснил, что пятница считается праздником у мусульман, и у него вошло в привычку праздновать этот день. Он был в недурном настроении и во время поездки сказал, что дела у них идут не так уж плохо.

— Я думаю, теперь вам хорошо известно, каких вопросов не надо касаться, — добавил он, глядя ей прямо в лицо.