Дон Карлос. Том 1

Притом он был настоящий любимец общества, отличный товарищ и галантный кавалер, дамы влюблялись в него наперебой, но связь у него была всегда только с одной; связи эти возбуждали каждый раз бесконечные разговоры и волнения в мадридском высшем обществе.

Говорили об этом герое, что он имел до тридцати дуэлей, которые, однако же, для него всегда заканчивались удачно. Его отношения с герцогиней Царейос, потом с маркизой Эйлерой и, наконец, последняя связь с герцогиней Мединой давали богатую пищу для разговоров. Но известен он был не только как неустрашимый и ловкий боец, как отличный, меткий стрелок, но и как лучший танцор ригодона во всей Испании».

Как мы уже сказали выше, Мануэль подружился в военной школе с Жиль-и-Германосом, впоследствии к этому дружескому союзу присоединился еще отец Антонио, познакомившийся с Мануэлем на пиренейских водах, куда оба отправлялись каждое лето. Антонио ездил туда для подкрепления своего слабого здоровья, подорванного напряженной учебой. Вскоре знакомство молодых людей перешло в тесную искреннюю дружбу, и Жиль тоже привязался к доброму патеру. С течением времени этот дружеский союз укреплялся все больше и больше.

Но в то время как прошлое Мануэля и Жиля и само их происхождение были известны, о родителях Антонио никто ничего не знал. Раз как-то в разговоре друзья коснулись этого вопроса, но Антонио попросил их никогда больше" об этом не говорить, не затрагивать его прошлого, воспоминания о котором слишком тяжелы и печальны для него. С тех пор разговор об этом никогда не возобновлялся.

Однако ж Жиля разбирало любопытство, ему хотелось узнать прошлое своего друга, и, наконец, желание это исполнилось. Случайно он встретился с человеком, хорошо знавшим монастырь, в котором воспитывался Антонио, и воспользовался этим, чтобы разузнать о прошлом друга, так интересовавшем его. Полученные сведения он не замедлил передать Мануэлю со всеми подробностями.

— Около двадцати лет тому назад, еще младенцем, Антонио оказался в монастыре, — рассказывал Жиль Мануэлю в дежурном дворцовом зале в описываемый нами вечер, — и с тех пор монастырь стал для него родным домом.

— Стало быть, он тоже сирота, как и я, — заметил Мануэль.

— В монастырских реестрах об этом ничего не сказано, но, судя по некоторым данным, в монастыре предполагают, что родители его были живы, но, вероятно, вследствие каких-то важных причин вынуждены были удалить его от себя и отказаться от него! Одет он был богато, в тонкое вышитое белье, которое сохраняется до сих пор в монастырских кладовых. Впрочем, то, что родители его были живы, это только предположение, утверждать этого никто не может, так как о них не было никаких слухов и сами они никогда не подавали о себе никаких знаков, забросив бедного ребенка в монастырь, где его воспитывали как приемыша. Я уверен, что, отверженный с детства родной семьей, не зная никогда ни привязанности, ни материнской нежности, он не имел понятия ни о каком чувстве любви и преданности.

— Кто знает, — заметил Мануэль, — может быть, за всем этим кроется какая-нибудь семейная драма или затеянная из-за наследства гнусная интрига, жертвой которой он стал. Трудно поверить, что он провел свое детство и юность среди суровых монахов, не зная ни любви, ни привязанности! Сердце у него мягкое, нежное, восприимчивое, в нем нет ни безучастия к людям, ни холодного эгоизма, напротив, он глубоко сочувствует всему происходящему вокруг него, в его душе нет ни желчи, ни тщеславия, ни суетной гордости.

— Антонио я люблю не меньше, чем тебя, — сказал Жиль, — и не подметил в нем ничего такого, что могло бы поколебать мои чувства к нему. Я нимало не осуждаю его за скрытность, я лишь удивляюсь ей, так как, казалось бы, между нами, в нашем дружеском тесном кругу, ее могло бы и не быть, но, видно, причина такой скрытности в его характере, в его натуре, а может быть, в его положении!

— Не говорил ли он тебе на днях, что намеревается оставить дворец графа Кортециллы? — спросил Мануэль.

— Да, и, наверное, у него есть на это какая-то важная причина, только сделать это ему будет нелегко!

— Видимо, начальники переводят его куда-нибудь в другое место, патеры ведь не имеют своей воли.

— Может быть! Скорее всего, он действительно принял это решение не по своей воле, а просто вынужден был подчиниться!

— В таком случае, я, наверное, угадал, — заметил Мануэль, — сказав, что ему дали другое назначение.

— Может быть, он действовал во дворце графа Кортециллы не совсем так, как хотело бы его духовное начальство, и в наказание его переводят на худшее место, как это часто случается и у нас, — сказал Жиль. — Я уверен, что Антонио ни в коем случае не пойдет против своих убеждений и против совести в угоду начальству и никакими наказаниями принудить его к этому нельзя. Он очень тверд в некоторых вещах, даже более чем тверд — непреклонен!