Дон Иван

– Кстати, насчет воскрешения, – вспоминает жена. – Опять волшебство. Дядя буквально им грезил. Нес околесицу, будто сознание наше нуждается в чуде, чтоб уцелеть в предсказуемом мире. Когда мир предсказуем, он обречен. Волшебство с этим борется и расставляет сознанию ловушки. Вот почему, говорил, с античных времен Ахиллес не может догнать черепаху. Вопрос воскрешения – это вопрос нашей веры. И энергии нашей любви. Приводил в пример вознесение Христово.

– Так он же у нас атеист! – возмущается Герка.

– Он у нас кто угодно. Как Анна.

– Теперь мне понятно, почему он всех заполовинил. Куда ни плюнь, везде двойники.

– Тут важна для него лишь идея. Персонажи к ней только придаток. Как придатки к Дону Ивану дьявол и ангел, Альфонсо и джокер, Мария и Клопрот-Мирон.

– Окрестил бы лучше ее он Вергилией.

– Дорожил куда больше созвучием: Хана, Жанна и Анна. Магия рифм и значений, в которых гнездится и имя Иван. Дарья – дар. Фортунатов – фортуна. Мизандаров – мизантропический дар. Долорес – скорбящая. А еще страшно радовался, когда вызнал, что в слове Испания прячется ключ.

– Это если считать, что Испания – кельтское имя, – уточнила Долорес. – А если искать только в римских корнях, из недр восстанет Испалис. Так сперва называли Севилью.

– Значит, опять все сошлось.

– У него всегда все сойдется и свяжется. Уж на что, а на это Дядя мастак. Не подведи его Дон с языком, и роман бы давно получился.

– Но получился б неважный роман, – возражает ей Герка. – Роман про героя, а не того, кто его написал.

– А теперь? Героя и след уж простыл, а автор лежит безъязыкий – не живой и не труп.

– Он всегда мечтал умереть в своей книге. Не буквально, конечно, но и не так чтобы в шутку. Я этого не одобрял. По мне, в книгах нужно не умирать, а рождаться. Маринка так тоже считает.

– Кто б сомневался! Она ж у тебя акушерка, – улыбается Тетя.

– Можно я полистаю? Не возражаешь? – обращается Герман ко мне. Он опять надевает очки и читает: – Дуэль. Кто берет верх, непонятно. Стреляются на том самом кладбище, где похоронена Анна без Анны. Финальная сцена: дождь и плачущий человек. Голый, как на картине Долорес. Рядом с ним – мокрый пес. Угрожающе лает и не дает подойти полицейским. Погребальный камень Анны Ретоньо у стен монастыря. В дождь – ни единого голубя. Человек дрожит и рыдает. Кто из двоих – нам неясно. А шрам? Как же шрам, я вас спрашиваю?

– Шрама не видно: голозадый закрыл руками не пах, а лицо.

– Значит, думай, что хочешь?

– Думай, как надо.

– А как оно надо?

– Не знаю.

– А где же убитый?

– Какая нам разница!

Герка швыряет блокнот мой на стол:

– Ну и чушь!

Что, черт возьми, происходит? Да еще и в моем кабинете! И где Дон, растреклятый предатель? Подайте хотя бы Альфонсо! Кто кого там из них пристрелил, мне уже все равно. Мне бы только вмешаться, распугать свой кошмар наяву.

– Не хочу быть назойливым, но с чего они все же решили стреляться? – не унимается Герман.

– Чтобы было по-честному. Альфонсо все-таки офицер.

– Это лежит на поверхности, – парирует Герка. – Изволь опуститься на дно и достать нам причину…

Я слежу. В глазах снова двоится. Две жены говорят двум друзьям, двум Долорес и двум черным псам:

– Насколько я помню, Дядя хотел столкнуть две истории. Одна нам известна по Ивановой исповеди, другая – ее кривое подобие, предъявленное двойником. Новая версия биографии Анны идет вразрез с первой. Героиня отродясь не бывала в Камбодже, училась только в Мадриде, а с Мизандаровым познакомилась раньше, чем с Каталиной. Стало быть, Дону лгала. А заодно привирала Альфонсо. Стоит расследовать факты, как Дон обнаруживает, что половина всего из рассказов возлюбленной – чистый вымысел или нечистая ложь. Включая смерть матери – тучной болезненной астматички, угодившей под школьный автобус. И никаких ампутаций, заметьте, мамаше не делали. С отцом сходится больше, но только не ненависть. Дона Хосе Анна очень любила, что повлияло в дальнейшем на выбор мужчин: оба красавца значительно старше нее. Одновременно Дон выясняет, что в варианте Альфонсо тоже многое не стыкуется. То, например, что Анна не ездила в Турцию, как убеждала испанца, а пребывала с Доном в Москве, когда Альфонсо ее дожидался в Афинах. Туда она обещала приехать, чтоб заключить предварительный мир и обезопасить возлюбленного от преследований… опять же возлюбленного. С другой стороны, подобная встреча у них состоялась в Женеве, где, по словам, адресованным Дону, Анна еще не бывала. В общем, и здесь у них счет фифти-фифти.

– А откуда Дон разузнал?

– Обратился за помощью к ангелу. Дарья собрала досье.

– А завещание? Разве оно не свидетельство в пользу Ивана?

– Конечно, свидетельство. Но когда тебе столько врут, разве это свидетельство?

– И какой мы отсюда делаем вывод? Концовка романа – дождь, голый мужик да собака. Метафора краха. Бедный Дядя! Писал о любви, а вышла сплошная измена. Все как в жизни, дружище. Ты уж так не грусти.

Я не грущу. Я давно уже лишь свирепею: это ж надо – настолько не видеть ходов, чтобы видеть одни тупики. Вот и Тетя туда же: