Домой возврата нет

Он рассказал, к примеру, о замечательном празднике: раз в год Клуб Ста собирает всех своих членов на так называемую Неделю игр. Этот роскошный ежегодный пикник устраивается «за счет Компании». Встреча назначается в Филадельфии, в Вашингтоне, а то и среди тропической пышности Лос-Анджелеса или Майами или на борту нарочно для этого случая зафрахтованного судна, на небольшом, но роскошном пароходе водоизмещением в двадцать тысяч тонн, совершающем трансатлантические рейсы к Бермудским островам или в Гавану. Где бы это ни происходило, Клуб Ста получает полную свободу. Если устраивается прогулка по морю, весь корабль поступает безраздельно в распоряжение членов клуба — на целую неделю. К их услугам все напитки на свете, сколько им под силу выпить, и все коралловые острова Бермудов, и все запретные прелести веселой Гаваны. На эту неделю им дается все на свете, что только можно купить за деньги, все делается с размахом, на самую широкую ногу, и Компания — бессмертная, отечески заботливая, великодушная Компания — «платит за все».

Но пока мистер Меррит живописал радужную картину роскоши и развлечений, Джорджу Уэбберу представлялось нечто совсем иное. Он представлял себе тысячу двести или полторы тысячи мужчин (ибо к этим путешествиям, с общего согласия, женщины — или, по крайней мере, жены — не допускались), — всех этих американцев, в большинстве уже немолодых, заработавшихся, переутомленных, издерганных до предела, которые съезжаются со всех концов страны, чтобы «за счет Компании» провести одну короткую, сумасбродную неделю в диком и вульгарном разгуле. И Джордж угрюмо думал о том, какое место эти трагические игры деловых людей занимают во всем порядке вещей, о том, как устроен мир, все это породивший. А заодно он начал понимать и перемены, которые произошли за эти годы в Рэнди.

В последний день недели, которую Джордж провел в Либия-хилле, он пошел на станцию взять обратный билет, а потом, около часу, заглянул в контору к Рэнди, чтобы вместе пойти домой пообедать. Первое помещение — зал, где на подставках орехового дерева изумлял покупателя набор всевозможных металлических сверкающих весов и счетных машин, был пуст, и Джордж решил подождать. На одной стене висело огромное красочное объявление: «Август был лучшим месяцем в истории Федеральной Компании, — гласило оно, — ПУСТЬ СЕНТЯБРЬ БУДЕТ ЕЩЕ ЛУЧШЕ! Вот он, ваш рынок, уважаемый агент. Остальное зависит от вас».

За торговым залом отгорожен был закуток, который служил Рэнди кабинетом. Джордж сидел и ждал, и понемногу до его сознания начали доходить доносящиеся из-за перегородки загадочные звуки. Сперва шуршали бумажные листы, словно кто-то перелистывал огромную бухгалтерскую книгу, изредка слышалось короткое невнятное бормотанье, голоса звучали то доверительно, то зловеще, доносилось кряканье, приглушенные возгласы. И вдруг — два громких удара, словно тяжелый гроссбух захлопнули и швырнули на стол или конторку, и после короткой тишины голоса стали громче, яснее, отчетливей. Джордж узнал голос Рэнди — низкий, серьезный, нерешительный, глубоко взволнованный. Другой голос он слышал впервые.

Но когда он прислушался к этому второму голосу, его затрясло и вся кровь отхлынула от щек. Гнусным, убийственным оскорблением всему человеческому звучал этот голос, подлой издевкой хлестал он по лицу человеческого достоинства, и когда Джордж понял, что этот голос и эти слова бьют по его другу, в нем вспыхнула яростная, слепая жажда убийства. Но всего тревожней и необъяснимей было, что в голосе неведомого дьявола звучали и странно знакомые нотки, словно говорил кто-то, кого Джордж знал.

И внезапно его озарило: это Меррит! Трудно поверить, но это говорит холеный, благодушный с виду толстяк, который при Джордже неизменно бывал так весел, так приветлив и отлично настроен.

А сейчас за перегородкой матового стекла и полированного дерева в голосе этого человека вдруг зазвучала дьявольская жестокость. Это было непостижимо, и Джорджу стало тошно, будто в тяжком кошмаре, когда тебе снится, что кто-то, кого так хорошо знаешь, совершает нечто мерзкое, гнусное. Но всего ужасней был голос Рэнди — смиренный, тихий, покорный, чуть ли не льстивый, умоляющий. Голос Меррита прорезал воздух, точно ядовитый плевок, а в ответ изредка звучал голос Рэнди — кроткий, нерешительный, глубоко взволнованный.

— Ну, в чем дело? Вы не дорожите своим местом?

— Что вы, Дейв… еще как дорожу… сами знаете… ха-ха, — закончил Рэнди тревожным, испуганным смешком.

— Так в чем дело? Почему плохо торгуете?

— Что вы… ха-ха… — Опять смущенный и испуганный смешок. — Я думал, не так уж плохо…

— Ошибаетесь! — Ядовитый голос резнул, как ножом. — По вашему округу должно быть на тридцать процентов больше сделок, чем вы заключили, и Компания намерена их получить, а не то… Продавайте или катитесь на все четыре стороны! Понятно? Компании на вас плевать! Ей важна прибыль! Вы старый служащий, но Компании один черт, что вы, что другой! И вам известно, как у нас поступают со всеми, кто больно много о себе возомнил, — понятно?