Домби и сын

— И притомъ, слыханое ли дѣло — оставаться y себя взаперти во время всѣхъ этихъ страшныхъ непріятностей? Упрямство непостижимое! Какъ будто ужъ ему некуда было головы преклонить! Ахъ ты, Боже ты мой, Боже, да онъ могъ идти прямо въ нашъ домъ! Онъ знаетъ, я полагаю, что онъ y насъ, какъ y себя. М-ръ Чиккъ, признаться, даже надоѣлъ мнѣ, да и сама я говорила собственными устами: "Павелъ, любезный братецъ, ты не думай, что мы ужъ какіе-нибудь этакъ… вотъ ты теперь въ крайности, ну, и приходи къ намъ, такъ-таки и приходи. Развѣ ты полагаешь, что мы такъ себѣ, какъ и всѣ люди? Никакъ нѣтъ. Мы всегда твои родственники, и домъ нашъ къ твоимъ услугамъ! " — Такъ нѣтъ, прости Господи, сидитъ себѣ, какъ байбакъ, и хоть бы словечкомъ заикнулся! Ну, a если предположить, что домъ вздумаютъ отдать внаймы, тогда что?… Что тогда, м-съ Пипчинъ? Вѣдь ему нельзя будетъ здѣсь оставаться. Никакъ нѣтъ. Иначе его поневолѣ выживутъ, заставятъ уйти, и онъ долженъ будетъ уйти. Такъ зачѣмъ ужъ лучше онъ не идетъ теперь, чѣмъ тогда? Не придумаю, право не придумаю. Какъ же вы думаете, м-съ Пипчинъ, чѣмъ все это кончится?

— Я знаю только то, — возражаетъ м-съ Пипчинъ, — чѣмъ все это кончится для меня. Этого и довольно. Я убираюсь отсюда на кондицію.

— И прекрасно, м-съ Пипчинъ, ей Богу! Лучше вы ничего не могли выдумать. Я нисколько не осуждаю васъ за это. Никакъ нѣтъ.

— Еще бы! — отвѣчаетъ сардоническая Пипчинъ. — Мнѣ, впрочемъ, все равно, если бы вы и осуждали. Во всякомъ случаѣ, я ухожу. Оставаться мнѣ нельзя. Умрешь со скуки въ одну недѣлю. Вчерашній день я принуждена была сама жарить свои котлеты, a къ этому, съ вашего позволенія, я не привыкла, не такъ воспитана, да и здоровье-то мое не на ту стать. Притомъ въ Брайтонѣ y меня отличное заведеніе. Одни маленькіе Панки доставляли мнѣ каждый годъ около восьмидесяти фунтовь чистаго барыша. Нельзя же мнѣ все это оставить. Я писала къ своей племянницѣ, и она ждетъ меня съ часу на часъ.

— Говорили вы объ этомъ моему брату?

— Да, это очень легкое дѣло говорить съ вашимъ братцемъ, — возражаетъ м-съ Пипчинъ. — Доберешься до него, держи карманъ! Вчера, правда, я заходила къ нему и сказала, что не мѣшало бы послать за м-съ Ричардсъ, такъ какъ мнѣ нечего здѣсь дѣлать. Онъ прохрюкалъ что-то себѣ подъ носъ и былъ таковъ. Я распорядилась и безъ него. Прохрюкалъ; a какъ смѣетъ хрюкать, желала бы я знать? Онъ не м-ръ Пипчинъ, я надѣюсь. Нѣтъ ужъ, съ вашего позволенія, тутъ лопнетъ и дьявольское терпѣнье!

Съ этими словами, неустрашимая дама встаетъ съ своей мягкой собственности, чтобы проводить м-съ Чиккъ къ дверямъ. М-съ Чиккъ удаляется безъ всякаго шуму.

Вечеромъ того же дня м-ръ Тудль, по окончаніи своихъ занятій, привозитъ сюда Полли и сундукъ, оставляетъ ее, даетъ ей звонкій поцѣлуй въ коридорѣ пустого дома и наполняется назидательными чувствами при взглядѣ на окружающій мракъ и пустоту.

— Вотъ что, Полли, душа моя, — говоритъ м-ръ Тудль, — такъ какъ я попалъ теперь въ машинисты и зажилъ хорошо на свѣтѣ, то, пожалуй, мнѣ бы и не слѣдовало пускать тебя на такую скуку, если бы не прошлая хлѣбъ-соль. Прошедшихъ благодѣяній, мой другъ, забывать не должно. Притомъ, y тебя такое радушное лицо, и авось ты развеселишь немного добрыхъ людей. Поцѣлуй меня еще разокъ, душа ты моя; вотъ такъ! Ты сдѣлаешь доброе дѣло, я знаю, a ужъ я какъ-нибудь промаячу безъ тебя. Прощай, Полли!

Между тѣмъ м-съ Пипчинъ увеличиваетъ вечерній мракъ своимъ бомбазиновымъ чернымъ капотомъ, черной шляпой и шалью. Ея личная собственность упакована, и спокойныя креслица — послѣднія любимыя кресла м-ра Домби, проданныя съ аукціона — стоятъ подлѣ уличной двери. М-съ Пипчинъ ждетъ съ минуты на минуту покойнаго экипажа, который нанятъ довезти до Брайтона ея особу вмѣстѣ со всею собственностью.

Пріѣзжаетъ покойный экипажъ. Гардеробъ м-съ Пипчинъ отправляется первый и занимаетъ теплое мѣстечко; затѣмъ шествуютъ спокойныя кресла и располагаются въ спокойномъ углу между охапками сѣна; любезная дама имѣетъ намѣреніе сидѣть на креслахъ въ продолженіе своего путешествія. Затѣмъ ществуетъ сама м-съ Пипчинъ и угрюмо занимаетъ свое сѣдалищѣ. Змѣиный блескъ въ ея одинокомъ сѣромъ окѣ и крокодлова улыбка на устахъ, — содержательница воспитательно-учебно-образовательнаго заведенія, очевидно, мечтаетъ о поджаренныхъ хлѣбцахъ съ масломъ и сметаной, о горячихъ котлетахъ въ связи съ молодыми ребятами, которымъ она будетъ задавать горячія бани, о бѣдной миссъ Беринтіи, хранительницѣ вѣчнаго дѣвства, которую она будетъ тузить отъ ранняго утра до поздняго вечера, и о другихъ не менѣе вожделѣнныхъ утѣхахъ своей одинокой и безпомощной старости. Обложенная подушками на своемъ сиокойномъ креслѣ и закрытая чернымъ бомбазиномъ, м-съ Пипчинъ чуть не хохочетъ отъ полноты душевнаго восторга, когда ретивые кони двинулись съ мѣста.

И домъ м-ра Домби превратился въ такую развалину, что всѣ крысы изъ него разбѣжались и теперь не осталось ни одной.