Домби и сын

— Я и сама не знаю; только одновременность происшествій навела меня на эту догадку, и я не старалась отдать себѣ въ ней яснаго отчета. Чувствую, впрочемъ, что онъ непремѣнно долженъ воротиться, и если дѣйствительно воротится, позволь мнѣ, милый Джонъ, объявить ему, что я говорила, наконецъ, о немъ тебѣ, и что ты желаешь узнать его лично. Онъ, безъ сомнѣнія, откроетъ для тебя новый источникъ существованія, потому что въ ту пору онъ именно просилъ позволенія позаботиться объ улучшеніи нашей жизни, и я должна была обѣщать, что если мы будемъ имѣть нужду въ другѣ, то я вспомню о немъ. Тогда, сказалъ онъ, и его имя не будетъ для насъ тайной.

Джонъ Каркерь слушалъ все это съ большимъ вниманіемъ, и удивленіе его, казалось, возростало съ минуты на минуту.

— Герріэтъ, опиши мнѣ этого человѣка. Я, навѣрно, долженъ знать человѣка, который такъ хорошо знаетъ меня.

Его сестра живо нарисовала всѣ черты, станъ и платье своего таинственнаго посѣтителя, но Джонъ Каркеръ, потому ли, что онъ не имѣлъ понятія объ оригиналѣ, или по какой-нибудь ошибкѣ въ ея описаніи, или просто отъ разсѣянности въ мысляхъ, не могъ угадать портрета, который она представляла передъ нимъ.

Какъ бы то ни было, вслѣдствіе обоюднаго рѣшенія, Джонъ Каркеръ долженъ былъ увидѣть оригиналъ при первомъ его появленіи. Послѣ этого уговора, сестра, успокоенная откровеннымъ объясненіемъ, принялась за свои домашнія дѣла, a сѣдой ея братъ, бывшій младшимъ между писарями въ купеческой конторѣ, началъ работать въ саду въ этотъ первый день своей небывалой свободы.

Была ночь. Братъ читалъ вслухъ какую-то книгу, сестра сидѣла за иголкой; внезапный стукъ въ дверь прервалъ ихъ занятія. Въ атмосферѣ необыкновеннаго безпокойства и страха, парившихъ надъ ними въ связи съ ихъ братомъ-бѣглецомъ, этотъ звукъ, необыкновенный самъ по себѣ, казался для нихъ почти возмутительнымъ. Братъ подошелъ къ дверямъ; сестра осталась на своемъ мѣстѣ и съ робостью прислушивалась. Чей-то голосъ спрашивалъ, и Джонъ Каркеръ, казалось, отвѣчалъ съ изумленіемъ. Обмѣнявшись нѣсколькими вопросами и отвѣтами, оба вошли въ дверь.

— Герріэтъ, — сказалъ братъ, представляя поздняго посѣтителя, — м-ръ Морфинъ, джентльменъ изъ конторы Домби.

Сестра отпрянула назадъ, какъ будто ей померещился призракъ. На порогѣ стоялъ ея таинственный другъ съ просѣдью въ черныхъ волосахъ, съ румянымъ лицомъ, широкимъ и открытымъ челомъ, съ глазами, полными огня, — тотъ самый другъ, тайну котораго она хранила столь долгое время.

— Джонъ! — сказала она, едва переводя духъ, — это тотъ джентльменъ, о которомъ я говорила тебѣ сегодня!

— Этотъ джентльменъ, миссъ Герріэтъ, — сказалъ посѣтитель, входя въ комнату, — онъ стоялъ нѣсколько минутъ на порогѣ, — этотъ джентльменъ очень радъ слышать отъ васъ эти слова; на пути къ этому дому онъ перебиралъ тысячи средствъ, какъ бы приличнѣе объясниться, и не остановился ни на одномъ. М-ръ Джонъ, я здѣсь не совсѣмъ чужой. Вы съ изумленіемъ встрѣтили меня на этомъ порогѣ, и я замѣчаю, что въ эту минуту вы еще болѣе изумлены. Что же такое? Это совершенно въ порядкѣ вещей. Если бы мы не были исчадьями привычки, такъ никто бы изъ насъ не имѣлъ и половины причинъ къ обнаруженіямъ своего удивленія.

Говоря это, онъ радушно и вмѣстѣ почтительно привѣтствовалъ Герріэтъ и, усѣвшись подлѣ нея, скинулъ свои перчатки и бросилъ ихъ на столъ въ свою шляпу.

— Разумѣется, м-ръ Джонъ, удивительнаго ничего нѣтъ, если во мнѣ обнаружилось желаніе видѣть вашу сестрицу, и если я по-своему выполнилъ то, чего желалъ. Что же касается до аккуратности моихъ недѣльныхъ визитовъ… то есть, я думаю, она вамъ говорила о нихъ… необыкновеннаго и тутъ ничего нѣтъ. Эти похожденія обратились въ привычку, a мы, дѣло извѣстное, всѣ — исчадія привычки, никакъ не болѣе!

Залрятавъ свои руки въ карманы и облокотившись на стулъ, онъ смотрѣлъ на брата и сестру, какъ будто ему особенно интересно было видѣть ихъ вмѣстѣ.