Когда таким образом усаживались, начинали разносить кушанье и ставить на столы. Гости ели, но, впрочем, как говорит Котошихин, не для того, чтоб наесться, а только для чина. Едва ставили на стол все блюда первого кушанья, как священник прочитывал: «Отче Наш», потом молитву покровения главы. По окончании последней молитвы сваха подходила к отцу и матери невесты и просила благословения невесту чесать и крутить. «Благослови Бог!» — отвечали родители. Зажигались свадебные свечи богоявленскими свечами; свечники, поставив свои свечи, держали протянутый между женихом и невестою большой кусок тафты с нашитым крестом, так что жених и его поезжане, которые сидели на одной с ним стороне, не могли видеть невесты. Сваха снимала с невесты покрывало, потом венок; другая женщина подносила мису с кикой и гребнем. Сваха омачивала гребень в чарке с медом и расчесывала невесту, потом свивала или скручивала ей волосы и надевала волосник, кику и подзатыльник и наконец закрывала иногда тем же покровом, который разделял ее от жениха.
Венок отдавался на сохранение на память о девичестве. После того подносили свахе мису с осыпалом; она осыпала невесту и жениха и опахивала сорока соболями, которые держал, как выше сказано, один из свадебных чинов, называемый держальником. У посадских людей во время расчесывания был такой обычай: когда жених и невеста сидели, отделенные друг от друга покровом, им приказывали приложить щеки к покрову. Перед ними держали зеркальце, и жених здесь мог увидеть в зеркало лицо своей будущей жены и дружелюбно ей улыбнуться; в то же время один из гостей подходил к ним в вывороченном шерстью вверх тулупе и желал невесте столько детей, сколько было шерстинок в тулупе.
Во все продолжение обряда укручивания невесты сидячие боярыни и девицы пели свадебные песни, а дружка, взяв нож, подходил к отцу и матери невесты и говорил: «Благословите резать перепечу и сыр». «Благослови Бог!» — отвечали те. Дружка резал перепечу и сыр на мелкие куски, клал на большое блюдо, накладывал туда же множество ширинок и отдавал поддружему, или меньшему дружке; сам получал от невесты вышитый ее руками убрус и подносил его жениху, а меньшой дружка разносил и раздавал всем гостям куски перепечи и ширинки, также посылал отцу и матери жениха, оставшимся в своем доме. В то же время сваха осыпала свадебных бояр и гостей, то есть бросала в толпу их горстями все, что было на осыпале, — серебряные деньги, хмель, куски материи и прочее, и всяк на лету хватал, что успевал схватить.
Между тем, подавали другую яству, за нею подавали третью: как только она появлялась на столе, сваха подходила к родителям невесты и просила благословения — молодых везти к венцу. «Благослови Бог!» — отвечали те. Все вставали. Родители брали по образу, обыкновенно в окладах, с драгоценными украшениями. Подле них становился священник. Новобрачные кланялись и принимали благословение. Отец и мать разменивали их кольцами и, взяв дочь за руку, отдавали ее жениху, взаимно кланяясь друг другу. Наконец, отец брал плеть и ударял ею свою дочь, говоря: «По этим ударам ты, дочь, знаешь власть отца; теперь эта власть переходит в другие руки; вместо меня за ослушание тебя будет учить этою плетью муж!» С этими словами он передавал плеть жениху, а тот, приняв плеть, говорил: «Я не думаю иметь в ней нужды, но беру ее и буду беречь, как подарок». Он закладывал ее за кушак.
Между тем, в продолжение этого обряда каравайники и свечники выходили. За ними выступали свадебные гости. Устилался путь кусками материи, и новобрачные шли по этим кускам к дверям. Женихова и невестина свахи вели невесту за руки, все еще закрытую. Тысяцкий устраивал порядок шествия. Между тем, те, которые держали сорок соболей, взятых с места, где сидели новобрачные, клали их опять на то же место, а скатерть, на которой резали перепечу и сыр, складывали и отдавали ключнику.
На дворе перед крыльцом стояло множество оседланных лошадей и колымаг или каптан. Когда свадьба происходила у бояр, близких особ царя, то им на этот торжественный день давались царские лошади и экипажи.