Дом Живых

Завирушка пришла в себя в пустой, сумрачной и изрядно пыльной комнате. Она лежит на пыльной кровати, укрытая пыльным одеялом, солнечный луч, прорвавшийся через прореху в пыльной занавеске, подсвечивает плавающие в воздухе пылинки.

Девушка чихнула и спросила вслух:

– Почему утро? Был же вечер… Почему я здесь? И где это «здесь»? Вечна Милосердная! Я опоздала на корабль! – она подскочила на кровати и со стоном рухнула обратно. – И почему у меня так трещит голова?

– Потому что ты вчера накидалась, как огр-грузчик после смены, – раздался голос сбоку и снизу.

Без ходуль гномиха если и возвышается над кроватью, то только за счёт кончиков острых ушей.

– Ты, кажется, Фаль, – неуверенно сказала Завирушка. – Я тебя откуда-то помню.

– Откуда-то? – засмеялась та. – Какая ветреная особа! Вчера лезла целоваться, как озабоченный полурослик, а сегодня «откуда-то помню»?

– Ой… – Завирушка густо, багрово покраснела. – Я, правда, забыла. Всё как в тумане.

– Потому что ты была пьяна, как упавший в кружку с элем пикси.

– Я же не пью!

– Да? А так и не скажешь… Ладно, Мастер Полчек просил сообщить, когда ты проснёшься. Вода в кувшине на столике. Налить, или сама дотянешься?

– Налей, пожалуйста… И извини. Ну, за вчерашнее.

– Без проблем. Меня не удивишь пьяными поцелуями. Трезвым я бы удивилась больше. Вот тебе вода, а я пойду.

– Подожди, – Завирушка жадно выхлебала стакан, – уф-ф… Скажи, а Господин Полчек – он какой?

– Мастер – гениальный драматург и великий реформатор, – назидательно сказала Фаль. – Он мудр и талантлив. Нам всем повезло работать с ним в театре.

– Нет, я… Какой он человек? Чего от него ожидать? Что он любит? Чего не любит? Есть ли у него… ну… отношения?

– А, вот ты о чём! – рассмеялась Фаль. – Мастер одинок, но вряд ли его привлечёт в этом качестве юная птаха.

– Я не… – Завирушка покраснела ещё сильнее.

– Не бойся, девочка, – гномиха протянула тонкую руку и похлопала девушку, где дотянулась, по ноге. – Полчек полон тайн и загадок, но он определённо не ест детей. Я бы заметила.

***

– Я, правда, почти ничего не помню, – признаётся Завирушка Полчеку.

Она переоделась обратно в мантию, которую кто-то постирал и зашил (это был Кифри, который по привычке любит возиться с чужими вещами), они сидят в кабинете, гоблин подал чай и булочки, обстановка располагает к откровенности.

– Хоть что-нибудь, – благожелательно кивает Полчек, – мне пригодится что угодно.

– Простите, господин, но меня так увлекло ваше замечательное представление!

– Не подлизывайтесь, юная леди.

– Это правда! – вспыхнула Завирушка. Кажется, сегодня она за одно утро краснела чаще, чем за всю предыдущую жизнь. – Это какая-то магия! Я как будто провалилась в это действие. Я была Мья Алепу, я любила Падпараджу, мы сожгли монастырь, мы бежали к пиратам, мы…

– И что было дальше?

– Не знаю. Как в порту – что-то увидела, но что? Не помню, простите.

– В обоих случаях есть только одно сходство – ты увидела моряка на деревянной ноге. Это ни о чем тебе не напоминает, может быть, что-нибудь из детства?

– Простите, господин Полчек, я совершенно не помню ничего до монастыря, а там не было никого на протезе, я бы запомнила.

– Сейчас не часто встретишь деревянные ноги, – кивнул он, – заклинания регенерации дороги, но мало кто предпочтёт мучиться, но не заплатить. И всё же… Посмотри туда!

Полчек сказал это неожиданно резко, командным тоном, Завирушка повернула голову за его рукой, и…

– Что же она так орёт? – поморщился, потирая уши, Кифри, с которого слетела иллюзия Дебоша Пустотелого. – Ну и голос…

– Позови кого-нибудь, пусть отнесут девочку обратно в кровать. Надеюсь, на этот раз она придёт в себя быстрее.

– Я отнесу, – в дверях стоит Спичка.

– Хорошо. Тогда ты, Кифри, скажи Пану, чтобы он обновил иллюзии на фасаде. Ещё штрафов от города нам не хватало.

Дварфиха, укоризненно косясь на Полчека, подняла на руки лёгкую девушку и удалилась с ней в коридор. За ней ушёл Кифри.

– Франциско! – позвал Полчек, рассматривая дыру на потёртом обшлаге сюртука.

– Да, господин?

– У меня нет костюма приличнее?

– Нет, господин. Но немного магии иллюзий…

Полчек проводит по рукаву ладонью, и сюртук снова приобретает щегольской, с некоторой даже вызывающей роскошью вид.

– Портные совершенно потеряли совесть со своими расценками, – сообщает нейтрально гоблин.

– Мы действительно настолько нищие?

– Как портовые крысы, господин. Я не получал жалования уже… Да никогда не получал.

– У тебя есть жалование? – удивился Полчек.

– Так написано в договоре, перешедшем на меня после кончины моего отца, Франциско Шнобеля Четвёртого.

– А почему я этого не знаю?

– Вы не очень внимательны к денежным делам, господин. Вы слишком поглощены вашими великими пьесами.

– Подсчитай, сколько Дом тебе должен.

– Но, господин, это не обязательно…

– Дом Кай дорожит своей репутацией. Сделай это.

– Слушаюсь, господин.

– Она всё равно поймёт, что это иллюзия, – пожаловался Полчек в пространство.

– Господин собирается навестить мать?

– Боюсь, придётся. И я буду выглядеть в её глазах ровно таким неудачником, каким являюсь.

– Не всё измеряется деньгами, господин. Вот ваш кофий.