Дом Земли и Крови (ЛП)

— Мисс Квинлан, — промурлыкал он, взяв ее руку и поцеловав в тыльную сторону. Его губы задержались достаточно долго, чтобы она подавила желание отдернуть пальцы. — Приятно познакомиться с вами во плоти. — Его глаза опустились к ее шее, затем к ложбинке, обнаженной платьем. — У вашего работодателя может быть галерея, полная произведений искусства, но вы-настоящий шедевр.

Ну пожалуйста.

Брайс наклонила голову, заставляя себя улыбнуться.

— Вы говорите это всем девушкам.

— Только самым аппетитным.

Предположение о том, как эта ночь может закончиться, если она захочет: укусана и отрахнута. Она не собиралась сообщать ему, что одну потребность она удовлетворила недавно, не считая укуса. Ей нравилась ее кровь там, где она была, спасибо большое за это.

Она полезла в сумочку и вытащила узкий кожаный фолиант — точную копию того, что в Вороне обычно раздавали своим самым эксклюзивным клиентам.

— Твоя выпивка за мой счет. — Она с улыбкой подвинула к нему фолиант.

Максимус вгляделся в документы на право собственности на пятитысячелетний ониксовый бюст давно умершего повелителя вампиров. Сделка была триумфом для Брайс после нескольких недель того, как она посылала сообщения потенциальным покупателям, дразня их возможностью купить редкий артефакт раньше любого из своих конкурентов. Она положила глаз на Максимуса, и во время их бесконечных телефонных звонков и сообщений, она хорошо играла с ним, используя его ненависть к другим повелителям вампиров, его хрупкое эго, его невыносимое высокомерие.

Теперь она с трудом подавила улыбку, когда Максимус — некогда Макс-кивнул, читая. Давая ему иллюзию уединения, Брайс повернулась на стуле, чтобы посмотреть на кишащий клуб внизу.

Группа молодых девушек, украшенных нимбами из светящихся палочек первого света, танцевала возле колонны, смеясь и распевая, передавая друг другу бутылку игристого вина.

Грудь Брайс сжалась. Когда-то она планировала устроить вечеринку в «Вороне». Она планировала быть такой же несносной, как те девушки внизу, веселиться с друзьями до тех пор пока она не потеряла бы сознание или не была выброшена на обочину.

Вечеринка, честно говоря, была тем, на чем она хотела сосредоточиться. То, на чем большинство людей пытались сосредоточиться. А не просто ужас от самого ритуала переброса.

Но это был необходимый ритуал. Потому что энергия сеть первого света была произведена чистым, неразбавленным светом, который каждый Ванир испускал, совершая переброс. И только во время переброса появлялась вспышка первого света-грубая, нефильтрованная магия. Он мог исцелять, разрушать и делать все.

Захваченное и разлитое по бутылкам, первое свечение всегда использовалось для исцеления, затем остальная его часть передавалась энергетическим заводам, чтобы питать их огни, автомобили, машины и технику; часть его использовалась для заклинаний, а часть была зарезервирована для любого сомнительного дерьма, которое республика хотела.

«Дарение» первого света каждым гражданином было ключевым элементом ритуала переброса, частью того, почему это всегда делалось в правительственном центре: стерильная комната, где свет от человека, совершающего переброс, поглощался во время перехода в бессмертие и истинную силу. Все это отслеживалось Элевсинской системой, способной отслеживать каждое мгновение с помощью вибраций мировой магии. Действительно, члены семьи иногда смотрели новости в соседней комнате.

Переброс был самой легкой частью: переход в свою силу. Но как только дно было достигнуто, смертное тело умирало. А потом часы начинали обратный отсчет.

Всего несколько минут отводилось на то, чтобы вернуться к жизни — прежде чем мозг окончательно отключится от недостатка кислорода. Шесть минут, чтобы начать мчаться по психической взлетно-посадочной полосе вдоль дна своей силы, единственный отчаянный выстрел, чтобы взлететь в небо к жизни. Альтернатива успешному прыжку: падение в бесконечную черную яму и ожидание смерти.

Вот почему кто-то другой должен был выступать в роли якоря: маяка, спасательного троса, веревки для тарзанки, которая вернет их спутника к жизни, как только они спрыгнут со взлетной полосы. Совершить переброс в одиночку означало умереть — достичь дна своей силы, заставить свое сердце перестать биться, ударившись о низшую точку. Никто не знал, продолжает ли душа жить там, внизу, потерянная навсегда, или она умирает вместе с телом, оставшимся в живых.

Вот почему якорями обычно были члены семьи — родители, братья или сестры — или надежные друзья. Кто-то, кто не бросил бы тебя на произвол судьбы. Или государственный служащий, который по закону обязан этого не делать. Некоторые утверждали, что эти шесть минут были названы поиском — что в течение этого времени вы сталкивались с самыми глубинами своей души. Но кроме этого, не было никакой надежды на выживание.