Дом в Цибикнуре

Денёк за деньком, денёк за деньком, и сентябрь перевалил за вторую половину.

Уже и детдомовские и куптурские ребята стали поговаривать про школу, о том первом дне, когда пойдут учиться. Уже стали показывать друг другу разные пёрышки, карандаши, пеналы, тетрадки-самоделки — всю эту важную и нужную школьную мелочь, которую так трудно было достать в военную осень сорок второго года.

Однажды Катя и Мила работали рядышком на сортировке картошки.

Ребята отбирали самый крупный и хороший картофель для сдачи государству сверх плана, в фонд обороны страны.

— Не знаю, — вдруг сказала Катя, — ты про одну вещь заметила или нет…

— Про какую?

— Это касается Наташи… Нет, — замялась Катя, — не буду лучше пока говорить. Раньше спрошу у почтальона Алёши.

— Про эту вещь я тоже заметила, — тихо сказала Мила.

— Да? — испуганно прошептала Катя. — Значит, и ты заметила, как давно от Наташиной мамы не было писем?

— Да, — сказала Мила, — и я заметила, и Аркадий заметил. А вот Наташа, она, по-моему, не заметила…

— Нет, — сказала Катя, — и Наташа заметила. Только она виду не показывает, что заметила. И никому не говорит про это… Уж я Наташу знаю.

— Ты думаешь?

Мила незаметно поглядела в ту сторону, где Наташа с другими девочками тоже сортировала картофель. Она быстро-быстро перебирала картофель и о чём-то весело болтала с девочками.

— Не знаю, — сказала Мила и снова глянула в Наташину сторону. — Не знаю…

И вот подошёл последний день сентября. В этот день уже не ребята пошли в колхоз (в колхозе уборка картофеля была закончена), а сам колхоз приехал в детдом.

Под вечер к детдомовскому овощехранилищу одна за другой подкатили куптурские подводы.

— Эге-ге, работнички! — ещё издали крикнул Иван Иваныч, завидев Катю, Милу и других знакомых ребят.

Сам Иван Иваныч сидел боком на первой подводе, груженной мешками. На дуге ещё остались кумачёвые банты, которыми разукрашены были и кони и телеги, когда картофель возили в город сдавать государству.

— Эге-ге, работнички, принимайте картофель? С государством рассчитались! С МТС рассчитались! Теперь с вами сводим счёты-расчёты…

— Мила, — кинулась Катя к Миле, — разве мы в колхозе за картошку работали?

— Видишь… — Мила показала на мешки.

— И ты раньше знала?

— Знала.

— А не говорила. Почему?

— Разве мы стали бы лучше работать? Ведь и так работали на совесть…

— Почтение бригадиру! — крикнул Иван Иваныч, махая Миле рукой. — Может, желаешь, бригадир, проверить по своей тетрадочке, как колхоз за хорошую работу рассчитывается?

И, спрыгнув с телеги, он пошёл навстречу Миле.

Глава 22. Почтальон Алёша

И всё-таки не Аркаша, не Катя и не Мила первыми заметили, что от Наташиной мамы, которая так аккуратно, раз в неделю, писала своей девочке, вдруг совсем перестали приходить письма. Первый это заметил почтальон Алёша.

Всего лишь через дорогу, немного наискось, под старыми корявыми вётлами, находилась эта маленькая деревенская почта. Три оконца с голубыми наличниками на дорогу, низкое крыльцо с навесом справа и большая вывеска на самом виду: «Цибикнурское почтовое отделение».

И, может быть, потому, что почта была так близко и ребята без конца бегали опускать свои письма в зелёный почтовый ящик, а может, потому, что сам Алёша был ещё мальчик, но только между детдомовцами и Алёшей была нежная и крепкая дружба.

Сколько лет было Алёше? Лет четырнадцать, не больше. Отец и брат у него воевали. Мать умерла ещё раньше, до войны. И осталось в семье: двое братьев-малышей, старенькая бабушка, сестра Аннушка и сам Алёша — за старшего.

Когда Алёшу вызвали в сельсовет и предложили ему, сыну и брату фронтовиков, работать письмоносцем, Алёша с радостью согласился.

Но нельзя сказать чтобы на первых порах работа на почте ему очень пришлась по душе.

И что за интерес?

Утром, чуть свет, прибегай и убирай помещение. Потом вместе с заведующей Алёной Кирилловной, которая, кстати сказать, была заведующей над одним только Алёшей, нужно производить выемку писем из почтового ящика и штемпелёвку этих писем круглым почтовым штампом. Дело важное, срочное. Нужно успеть к утреннему приезду почтового возка, который заберёт их все и отвезёт в город. И вот сиди и штемпелюй! Хлопай почтовым штампом по каждому письму. И упаси бог, если хоть одно пропустишь и не пришлёпнешь штемпелем.

Часам к четырём почтовый возок приезжал второй раз. Тогда полагалось уже сдать те письма, которые вынимались из зелёного ящика после обеда. А когда возок уезжал, позванивая бубенчиками-колокольчиками, тогда полагалось начинать разборку и штемпелёвку писем, привезённых из города. Уж это была такая канитель, прости господи!

Сиди разглядывай адреса. Глаза проглядишь, пока разберёшься, какое письмо в какую деревню, в какой дом и кому… Такие иной раз попадались непонятные адреса!

Но всё это Алёше было не по душе только первое время. Не прошло и месяца, а он уже узнал и тех людей, которые с таким нетерпением ждали писем, и тех людей, которые писали письма.