Дом в моей голове

– Ну, успокойся. Бывает. Родители – они такие. – Голос Инги звучал мягко, успокаивающе. Она присела рядом. – Не забывай, в какое время они росли. Они несут в себе ту эпоху. Алкоголь, пропаганда, заблуждение, двоемыслие, отсутствие толерантности, но толерантность к насилию. Но тебе не стоит забывать и то, что он тебя любит. Да, по-своему. Постарайся это принять.

А она быстро тут оказалась. Я наклонился в её сторону и положил голову на её колени.

– Я не могу это принять просто так. Пытался.

Мне казалось что это длится бесконечно, пока наш покой не был прерван.

– Эй, мужик, ты что, совсем говноед встречаться с такой толстухой? – Какой-то грубый пьяный голос прорезал момент.

Я резко поднялся. Перед нами стоял какой-то алкаш сорока лет, с перекошенной мордой, которая, видимо, ему казалось усмешкой.

– Извинись, гнида, – спокойно сказал я.

– А то что? Покажешь мне что-то? У тебя есть что? – Он насмешливо посмотрел на меня. И я только ощутил его ужасный запах перегара, от которого в горле начинало першить.

– Андрей, не надо. Просто пошли отсюда. – Инга крепко держала меня за плечо, её голос дрожал.

Нет. Нельзя больше уходить. Надо принять это. Я хочу его ударить. Я хочу сделать ему больно. Хочу, чтобы его харя была расквашена. Хочу, чтобы он молил о прощении, а я бил его и бил. Чтобы его голова лопнула как дыня.

Я резко поднялся. Оказалось, он выше меня на голову и шире в плечах. Он никак не среагировал. Понимал своё преимущество. И оно было – я никогда не дрался.

Просто побежал на него и попытался ударить его рукой с размаха. Он же просто с ноги остановил меня и отбросил. Я отлетел на пару метров и приложился головой к земле. Инга подбежала ко мне, пытаясь удержать.

Он истерично засмеялся.

– Что это было? Какое же ты чмо бесполезное. Ты вообще знаешь, что такое настоящая мужская драка?

Хочу его размазать, уничтожить, заставить замолчать, чтобы он не существовал просто.

Сжал кулаки, пару раз ударил со злости по земле и опять побежал на него.

Мною движет только ярость, слепая ярость, не видящая, не понимающая, что вокруг. Только боль, страдание, хочу видеть его страдания. У меня получается увернуться от удара и сшибить его с ног. Он бьёт меня, пытается сбросить, но, не обращая внимания на боль, то трясу, то просто бью его то по земле, то просто по лицу без разбора.

Через какое-то время прихожу в себя. Он еле шевелится, жалобно просит пощады. Лицо похоже на какое-то месиво. С моих рук капает кровь, причём непонятно, то ли от сбитых в кровь костяшек пальцев, то ли с его лица. И это выглядит не так, как я рассчитывал, что оно будет.

Только что он был левиафаном, которого я хотел уничтожить, испепелить. Теперь это был просто побитый пьяный мужик, который плохо пахнет, выглядит, и ему явно нужно поскорее попасть в травмпункт.

Только что я хотел всем – и в первую очередь себе – доказать, что я могу его побить. Теперь мне было стыдно за своё поведение. Вот, оказывается, какое это чувство.

Я полез в его карман, нащупал смартфон. Разблокировал, приложив его палец, и набрал 112.

– Тут человеку плохо. Приезжайте на Советскую, дом 1, – сказал я, пытаясь изменить голос и оглядываясь по сторонам. Это было какое-то волшебство, но было не настолько поздно, чтобы людей вокруг не было. – в районе первого подъезда. Нет, стабильное, ударился лицом. Просто прохожий. Приезжайте.

Протёр телефон курткой и положил рядом с ним. Инга всё это время стояла рядом и молча наблюдала за моими действиями.

– Ну что, доволен? Ты этого хотел? Осуществилась твоя мечта?

– Нет, – Ответил я грустно. – Пошли отсюда поскорее.

Мы дошли до ближайшей аптеки, где она купила бинт и присыпку. Дальше мы прошли за школу, в которой она училась. Там было пусто, огорожено, и она знала пути прохода.

Присели на советских старых тренажерах, и она начала обрабатывать мои раны.

– Думаешь, тебе одному больно и плохо? – сказала она сосредоточенно, посыпая стрептоцидом костяшку указательного пальца левой руки. – Ты один такой страдалец? Все тебя не понимают. Ты даже не представляешь, насколько это всё фигня. Соберись и пройди просто через это.

Руки жутко болели, во время обработки я дергался, и её рекомендации относились не только к ментальному состоянию.

– Понимаешь, это не фигня. Помнишь нашу первую встречу? Помнишь, как я себя вёл? Я тебя чуть не потерял из-за своей мудаковатости.

– Просто научись с этим жить и не копить. Прости отца и вырасти уже. Взрослый мужик, боже мой.

Она закончила обрабатывать, и мы просто сидели. Она достала из рюкзака бутылку с водой и два батончика-мюсли. Один протянула мне.

Через некоторое время я нарушил молчание.

– А тебя разве не задело, что он назвал тебя толстухой? Это же оскорбительно…

– И что? Меня так зовут с самого детства. Вот прямо тут на этой площадке надо мной измывались. Когда я не могла быстро пробежать стометровку или не могла пробежать достаточно кругов. Проблема в том, что я не ненормальная. У меня нет лишнего веса как такового, такое у меня телосложение.

Она остановилась, глотнула воды. Потом её глаза сверкнули, она что-то вспомнила.