Дом в Хамптоне

Она посмотрела вокруг — по зеленому полю бегали дети. Многие родители выглядели бабушками и дедушками — убеленные сединой парни и пожилые девушки в спортивной одежде, заботящиеся в своем уже зрелом возрасте о единственном ребенке. Как если бы пока ребенок рос, родители вдвойне состарились.

У некоторых старых парней были молодые жены. Все они показались Мэтч похожими на Катарину. «Посмотри как я обведу этого старичка вокруг своего драгоценного пальчика» было написано на их лицах. Некоторые отцы сидели на причудливых складных стульях и говорили по радиотелефонам. У всех родителей были одна-две латиноамериканки или, как предпочитала выражаться Мэтч, «рабыни», которые выполняли грязную работу: вытирали носы, переодевали в сухую рубашку, наблюдали за детьми. Матери большей частью болтали друг с другом, разумеется, о проблемах детского воспитания.

«И так изо дня в день. Может, быть бедной это не так уж и плохо в конце концов», — подумала Мэтч. Она улыбнулась, почувствовав в себе черта. Ей хотелось выкинуть какую-нибудь неприличную шутку.

Две блондинки в костюмах для верховой езды сидели рядом. Они махали своим детям на поле, но те, казалось, не замечали их.

— Я отделала комнату Теренса обоями ярких цветов с геометрическими фигурами. Мой декоратор говорит, что это стимулирует визуальное восприятие, будит его творческие способности. Это стоит целое состояние. Я думаю, у сына творческие наклонности. Он так красиво чертит пальцем на песке! Я хочу, чтобы на это взглянул специалист.

— Забавно, но мы получили прямо противоположный совет. Мы убрали все цвета из комнаты Оуэлла. Там теперь совершенно чисто. Только черное и белое. Наш детский психолог посоветовал нам не вмешиваться в процесс его становления: не навязывать свои вкусы его воображению. Тогда он будет чистым листом, на котором возникнет его собственное видение и интеллектуальное своеобразие.

Мэтч взяла другую сигарету. «Сестры-горгульи сейчас были бы лучшей компанией. Не воображай, что весь мир свихнулся. Ведь растить малыша, как цветок в золотом горшке, может быть, лучше, чем посылать его воровать машины или выбрасывать его в окно за то, что он не убрал постель. Но эти дуры считают себя хорошими матерями. Что-то испортилось в этом дерьмовом мире. Теперь я поняла, почему до сих пор не родила…»

Луи появился на поле. Мэтч схватила видеокамеру и вскочила. Обе мамаши недовольно посмотрели на нее. Луи был первым, прыгая по утоптанному полю со связанными ногами. Он выигрывал!

— Эй! Луи! Давай, молодец! Вперед! — кричала Мэтч, подпрыгивая, совершенно забыв, что видеокамера требует неподвижности.

Никакая другая мать так себя не вела. Но Мэтч и не хотела быть похожей на кого-либо. И прежде всего на его мать. Такое поведение должно было понравиться Луи. Он ведь чувствовал себя так одиноко, пока она не приехала.

Луи не нравилось в лагере. Он хотел быть дома, он нуждался в доме, а они не поняли его. Они думали, что позаботились о нем, но это не так. Быть с семьей — вот единственная забота о нем. Неважно, что дома сейчас плохо. Быть в лагере невыносимо — дети толкали, били его, смеялись над его кожей, дергали за волосы. Один мальчишка выплеснул свой завтрак ему в лицо, проверяя, не побежит ли он к воспитателю… Но сегодня Дженни обещала забрать его. Самым страшным для него было то, что доктор Джи умрет, пока он находится в дурацком «Слипи Кав», а он даже не сможет с ним попрощаться.

Он видел, как другие родители уставились на Мэтч, но ему было наплевать. Его это не смущало. Он считал, что это великолепно. Он был уже на финише. Хотя ему безразлична была победа, но он все-таки пришел первым.

Когда все закончилось, они вместе уложили вещи в автомобиль и выехали на дорогу. Мэтч была в приподнятом настроении.

— Ах, Лу, я благодарна тебе! Я никогда не была родителем. Я считаю, что родители — это то, чем мы меньше всего должны стараться быть, но все эти события! Я никогда не думала, что родители ломают голову над всеми этими вещами ради детей. Вас так много! Ты просто как атлет-лилипут, суперребенок или что-то в этом роде. Ты их всех переиграл, ублюдков. Прости, у меня грязный язык, не говори родителям, что так сказала. Ты был героем! Я растрогана. Я сейчас просто взорвусь!

Луи попытался быть сдержанным.

— О, Мэтч! Ты хочешь сделать мне приятное, особенно потому, что ты все знаешь. Не надо было так говорить. Но… спасибо.

Мэтч съехала на обочину и повернулась к нему.

— Эй, забудь все это дерьмо. Я не такая, правда? Я ведь не из этих блондинок. Теперь ты знаешь меня. Я не ангел.

Он почувствовал, что его губы задрожали. Он не хотел плакать.

— О, пожалуйста, Мэтч! Не надо. Не надо огорчаться. Я прошу прощения. Ты же знаешь, я считаю, что делать комплименты смешно. Меня это смущает.

Мэтч повернулась и поцеловала его в щеку.

— Да? Ну, ладно, я хочу дать тебе один совет — используй каждую возможность, малыш, потому что появляются они нечасто и используются последнее время разным дерьмом. Ты понял меня?

Он рассмеялся. Она говорила непонятно, но он понял все.

— Да, я понял.