Конрад двинулся в заднюю часть жилого трейлера, остановился перед сдвижной дверью в спальню. Дрожа всем телом, открыл её. Включил свет.
Увидел аккуратно застеленную кровать, в том самом виде, в каком он оставил её вчерашним утром. На матрасе не лежала мёртвая женщина, как он того ожидал.
Конрад облегчённо выдохнул.
Последнюю мёртвую женщину он нашёл неделей раньше. Знал, что скоро найдёт ещё одну. Нисколько не сомневался в этом. Жажда насиловать, калечить и убивать теперь приходила с недельными перерывами, гораздо чаще, чем раньше. Но, судя по всему, в эту ночь ничего такого не произошло.
Настроение у него разом улучшилось, он направился в крохотную ванную, чтобы принять горячий душ перед тем, как улечься в постель… и увидел, что раковина забрызгана кровью. А полотенца, все в тёмных пятнах, брошены на пол.
Значит, произошло.
В углублении для мыла кусок «Айвори» лежал в коричнево-красной жиже.
С минуту Конрад стоял на пороге, подозрительно глядя на задёрнутую шторку душевой кабины. Знал, что должен отдёрнуть её и посмотреть, нет ли чего за шторкой, но не решался протянуть руку.
Закрыв глаза, привалился к дверному косяку, собираясь с духом, говоря себе: это нужно сделать.
Уже дважды в душевой его ждал неприятный сюрприз. Что-то изорванное, изувеченное, измочаленное, искусанное. Это что-то в своё время было живым человеческим существом, но до того, как очутилось в душевой.
Конрад услышал, как застучали колечки шторки, перемещаясь по металлическому стержню.
Тут же открыл глаза.
Шторка висела в прежнем положении, отгораживая душевую. Источником звука было его воображение.
Он шумно выдохнул.
«Закончи с этим», — сердито сказал себе.
Нервно облизнул губы, оттолкнулся от дверного косяка, шагнул к душевой кабинке. Схватился за шторку одной рукой и резко отодвинул её.
Увидел, что душевая пуста.
На этот раз, по крайней мере, тела не было. За это стоило поблагодарить судьбу. Конрад терпеть не мог избавляться от человеческих останков.
Разумеется, предстояло выяснить, что сталось с последним трупом. Если его не унесли достаточно далеко от территории ярмарки, подозрения могут пасть на участников шоу, а вот тогда ему следовало бы побыстрее убираться отсюда.
Он отвернулся от душевой и взялся за уборку ванной.
Пятнадцать минут спустя, ощущая острую необходимость выпить, принёс из кухни в спальню стакан, вазочку с ледяными кубиками и бутылку виски «Джонни Уокер». Сел на кровать, налил в стакан две или три унции шотландского, привалился спиной к подушкам, приставленным к изголовью, попытался успокоиться хотя бы до такой степени, чтобы кубики льда в стакане, который он держал в руке, не стучали о стекло.
На прикроватном столике лежал лист бумаги с расписанием сезона Большого американского ярмарочного шоу. Измятый и затёртый от частого использования. Конрад взял его свободной рукой.
С начала ноября до середины апреля БАЯШ, как и другие парки развлечений, не работало. Большинство карни, из самых разных передвижных шоу, собирались в Гибсонтоне, штат Флорида (карни называли его Гибтаун). Там они чувствовали себя как дома, и понятно почему: в Гибтауне бородатая дама и джентльмен с тремя глазами могли зайти в бар и пропустить по стаканчику- другому, не привлекая к себе изумлённых взглядов. Но с апреля по октябрь Большое американское ярмарочное шоу непрерывно переезжало из города в город, появлялось в новом каждую неделю, чтобы по прошествии шести дней сняться с места.
Стрейкер маленькими глотками пил шотландское, скользил глазами по строчкам, внимательно прочитывал название каждого города, пытаясь предугадать, в каком же (в конце концов) он найдёт детей Эллен.
Он надеялся, что у неё будет хотя бы одна дочь. Знал, что сделает с её сыном, если у Эллен есть сын, но насчёт дочери строил особые планы.
Постепенно, уже после того, как Конрад добавил в стакан ещё пару унций, виски начало оказывать требуемый эффект. Но, как всегда, череда названий городов, которые ещё предстояло посетить в текущем сезоне, успокаивала его нервы даже лучше, чем спиртное.
Наконец он положил список на прикроватный столик, посмотрел на распятие, которое висело над изножием его кровати. Головой вниз. И лицо страдающего Христа тщательно закрасили чёрной краской.
На прикроватном столике в стеклянном стаканчике горела свеча. Круглыми сутками. Чёрная свеча, которая давала необычное, чёрное пламя.
Конрад Стрейкер был человеком верующим. Молился каждый вечер. Но не Иисусу.
Двадцатью двумя годами раньше он стал сатанистом, вскоре после того, как Зена развелась с ним. С нетерпением ждал смерти, ему очень хотелось спуститься в ад. Он предвкушал вечность, которую ему предстояло там провести. В аду. Его истинном доме. Ада Стрейкер нисколько не боялся. Знал, что душа найдёт там мир и покой. А Сатана примет его с распростёртыми объятьями. Если на то пошло, с того самого трагического кануна Нового года, когда ему было двенадцать лет, он жил то в одном аду, то в другом, днём и ночью, ночью и днём.