Манусос угрюмо кивнул, окидывая острым взглядом стадо. Убедился, что животные в порядке, и махнул Майку. Майк рванулся было вверх по склону, но Манусос остановил его.
– Нет! – крикнул он и показал на тройку, ведущую вниз. – С богами.
Майк взглянул на него и понял, что его сбил с толку греческий акцент. Его приглашали идти с козами,
Манусос недоуменно посмотрел на него и сказал:
– Да, мы идем дорогой коз.
Склон начал выравниваться, и они вышли к поляне, покрытой высокой, по колено, желтой, выжженной травой. Манусос остановил его.
– Пожалуйста. Будь осторожен. Иди по моим следам, потому что эта поляна., она зовет змей.
– Змей?
– Много змей. Просто будь осторожен.
Манусос пошел впереди, шаря перед собой посохом, как миноискателем. Пройдя несколько шагов, Майк услышал шорох в траве, потом снова, но ничего не заметил. Потом увидел, как трава зашевелилась извилистой полосой и еще одна змея быстро уползла, спасаясь от крюка посоха. Неожиданно вокруг них повсюду заскользили невидимые змеи, обнаруживая себя только шуршанием и колыханием раздвигаемой травы.
– Господи Иисусе!
– Много сегодня, – спокойно сказал Манусос, медленно продвигаясь вперед.
Поляна ожила. У Майка мурашки побежали по телу, на мгновение его словно парализовало, и он ясно увидел себя и пастуха сверху, с высоты б двадцать футов. Он видел себя, замершего на месте, и Манусоса, медленно идущего, шаря крюком в траве. Расползающиеся змеи оставляли следы в траве, словно писали ясно различимые и быстро исчезавшие знаки. Буквы греческого алфавита: здесь омега, там сигма, дальше лямбда, там мю, ню, пи, ро, омикрон.
Змеи выписывали греческие слова, слова темного смысла, слова языка, неведомого и непостижимого для Майка. Майк в панике смотрел, как множились и пропадали буквы. Потом услышал донесшийся, словно издалека, голос пастуха:
– Не бойся.
Этого было достаточно, чтобы Майк пришел в себя и двинулся к нему. Змей, бросавшихся прочь от крюка, становилось все меньше, потом их вовсе не стало. Манусос распрямил спину и пошел дальше уже уверенней. Наконец они достигли конца поляны. Майк облегченно вздохнул.
– Мы прошли там, где их больше всего, – сказал Манусос.
– Я почувствовал страх.
Манусос остановился и обернулся к нему:
– Да. Я чувствовал, как он стиснул тебя. Ты позволил ему… – Он замолчал и взмахнул рукой.
– Почему их тут так много?
– Я говорил тебе. Это место, оно зовет змей.
– Что это значит: зовет?
– Зовет. Они любят приползать сюда.
– Почему?
Манусос рубанул крюком посоха по листу травы. Почмокал вытянутыми губами. Потом сказал с досадой:
– Не все на свете можно объяснить.
Он повернулся и пошел по тропе, поднимавшейся по противоположному склону, усеянному обломками камней ржавого и красного цвета.
– Микалис! – первый раз он назвал Майка на греческий лад. – Микалис, ты как малый ребенок. Все почему, почему да почему. Ха! Ха-ха-ха!
Майк не обиделся. Первый раз он слышал, чтобы грек громко смеялся. Но независимо от этого в его отношении к Майку сквозила отеческая доброта. Они медленно поднимались по склону, и каждые несколько минут Манусос останавливался, оглядывался и, шевеля усами, мягко повторял: «Почему, почему, почему». И смеялся, прежде чем продолжать путь.
Они достигли выступа у вершины горы, и Майк удивился, когда перед ними, как корабль из-за скалы, выплыл заброшенный монастырь. Они пересекли площадку между спуском к морю и монастырским двором, и Майк сел под смоковницей у крохотной, запертой на замок церквушки. Он обливался потом. От безъязыкого колокола веяло сухим жаром. Майк глотнул воды из бутылки. Манусос тоже, но сесть отказался.
– Его тут нет, – сказал Майк.
– Придет.
Манусос шагнул в одну из пыльных келий. Протянул руку и что-то достал из-за притолоки. Это был ключ от церкви. Он отпер замок и распахнул дверь настежь, но входить не стал, словно единственной целью их путешествия сюда было впустить немного воздуха и света в храм. Потом он вышел из монастырского двора, а когда вернулся, Майку бросилось в глаза, что его холщовая сумка опустела.
Майк вошел в храм, просто чтобы насладиться царившей внутри прохладой. Свет от двери упал на висящую на стене картину в раме. На ней был изображен несчастный вор, забравшийся в сад и пронзенный стрелами монахов. Необычный сюжет для церковной живописи. Он вспомнил старуху, которая в первое их посещение этого места пыталась объяснить им картину. Манусос заметил, что Майк разглядывает ее. Ему, видимо, не хотелось заходить внутрь, и он сказал от порога:
– Это отшельник. Святой Иона. Он жил в пещере внизу. Видел ее? Он залез в сад, и те монахи – они убили его.
– Жил в той пещере? Так это было на самом деле?
– Было? Конечно, было.
– Когда?
– Когда, когда, когда. Не знаю когда.