Дом учителя

Убитые — опять же к его изумлению — оказались теми двумя «ранеными в пилотках», что подожгли сегодня мост, полный народу… С утра их повсюду окрест искали бойцы местного истребительного отряда, они и обнаружили их тайное убежище, невдалеке от реки, — пещерку, вымытую весенними ручьями в лесном овраге; там был с ними кто-то третий, может быть, командир… А этих двоих застрелил он — выходило так, — он, Истомин, и никто другой, что было поистине невероятно, неправдоподобно!

Веретенников, примчавшийся на выстрелы с переправы, включил электрический фонарик — под вербами уже стемнело. И мертвецы, погрузившиеся в сумрак, словно бы всплыли в голубоватом, призрачном потоке, подобные утопленникам. Один — с распушенными усами — был поражен в шею, и рубаха его черно намокла; у второго волосы на голове слиплись, покрылись черно-фиолетовыми сгустками. И у Виктора Константиновича холодело внутри и ослабевали ноги, хотелось сесть при мысли, что это он так отделал этих людей. Сейчас он не находил в них ничего особенно злодейского; парни как парни — крупные, рослые, с живым, человеческим цветом лиц — еще не успели побелеть. Почему-то особенно лезли в глаза их белые, большие, грязные ступни; на руке у одного, усатого, на толстом пальце блестел дешевенький серебряный перстень-печатка. И Виктору Константиновичу понадобилось и раз, и другой мысленно сказать себе, что убитые им люди, именно они, повинны в смерти и мучениях многих, очень многих других людей и что они получили только то, что давно заслужили. Но странно и жутковато было от сознания, что получили они это из его рук…

Командир истребителей в синей милицейской шинели, обливавшийся потом, встрепанный, как после бани, со всей искренностью, растроганно поблагодарил Истомина… «за чемпионскую стрельбу!» — и до боли сжал его руку. А Веретенников погордился своим бойцом.

— Наш ополченец, москвич, научная величина, профессор… — сообщил он командиру истребителей.

Самого Истомина он от души поздравил:

— С боевым крещением! Однако я не ожидал… Обживаетесь во фронтовой обстановке. — С новым, откровенным любопытством оглядывал он этого отличившегося интеллигента.

Гриша Дубовик серьезно сказал Истомину:

— Ну и стреляете вы, дяденька! А может, вы охотник? У меня батька был добры охотник… Вам в снайперы треба, чего вы тут, в обозе?

Виктор Константинович пытался улыбаться. И на его вытянутом книзу, бледном, блоковском лице эта натужная улыбка выглядела виноватой.

— Я только нажал на крючок. Это Гриша их узнал… Гриша видел их на мосту, — словно бы оправдывался он. — Если бы не Гриша…

Лишь спустя некоторое время Виктор Константинович приободрился и даже почувствовал какой-то подъем. Вопреки всему известному о себе, он, как оказалось, способен был сам выстрелить во врага, не ожидая, что это сделает за него кто-то другой. Оказалось, что и он — такой, какой он есть: книжник, гуманитарий, поэт, — может не только быть жертвой убийцы, но может и сам превратить убийцу в жертву. И такой вывод из случившегося ошеломил его… Но уже в самом этом открытии он ощутил некую перспективу: ему стало как бы интереснее с самим собой — и тревожнее, и опаснее, и интереснее!

К ночи полил дождь, частый, обильный, — осень наконец полностью вступила в свои права. И в кромешной тьме этого ненастья поиски третьего диверсанта, командира, пришлось приостановить.

Одиннадцатая глава Первая листовка Коммунисты

1

Дождь потушил пожар в городе. Но еще долго в наполненном шумящими потоками ночном воздухе белесо дымились остывавшие развалины, будто призраки бродили в пустых, выгоревших коробках домов, и никли, и пропадали под холодным прямым водопадом.

Весь центр городка с его каменными домами, торговыми рядами, с фотоателье «Светотень» и почти вся западная окраина с маслозаводом были уничтожены: огонь доделал то, что не сделали авиабомбы. Меньше пострадал ближайший к реке деревянный район — 2-я Трудовая улица и соседние с ней. Случай пощадил Дом учителя и позднее, после бомбежки, во время боя, когда снаряды танковых пушек рвались рядом. Вылетали стекла из окон, и в комнатах хлопали с размаху двери, точно там шатались буйные гости. Но засыпанный листьями с оголившихся, как в бурю, деревьев сада старый дом устоял. К ночи там собралось довольно много народу.