Дом у озера Мистик

— Нет! У меня всегда паршиво получалось заботиться о женщинах, которых я люблю. Спроси у Кэти.

Энни испытала неожиданное желание убрать волосы с его лица — все, что угодно, только бы он понял, что он не так одинок, как себя чувствует.

— Ник, ты не мог сделать ее здоровой.

У него из груди вырвался хриплый возглас, словно он сдулся.

— Я не хочу сейчас об этом говорить. Я хреново себя чувствую, мне нужно…

— Ник, Иззи тебя любит. Я понимаю твою боль, но жалость к себе — это непозволительная роскошь. Ты ее отец, ты просто не имеешь права рассыпаться на части. Иззи необходимо, чтобы ты был сильным. Но больше всего ей необходимо, чтобы ты был здесь, рядом.

— Я знаю, — обреченно сказал Ник. Он словно признавал свою неудачу. — В пятницу вечером я приду домой к обеду. Может, это будет началом? Ты этого от меня хочешь?

Энни понимала, что это, скорее всего, еще одна ложь, обещание, которое будет нарушено. Ник потерял веру в себя, он оказался в неспокойном море без компаса и ждет, когда его унесет подводное течение.

— Нет, Ник, — мягко сказала Энни. — Это не то, чего я от тебя хочу.

Если Иззи стояла очень, очень тихо, то она могла чувствовать в доме папу. В воздухе витал его запах, дымный запах, от которого Иззи всегда хотелось плакать. Она прижала к груди мисс Джемми и вышла из детской. Из новой папиной комнаты слышались голоса, и на долю секунды Иззи показалось, что все как раньше, до того, как случилось плохое. Но с ним разговаривала не мама. Мама была на небесах с ангелами и внизу в земле, а как только ты попадаешь в эти два места, обратно вернуться невозможно. Так ей сказал папа.

Она тихонько прошла по темному коридору и спустилась вниз. Все выглядело очень красиво: на столе в вазе свежие цветы, окна открыты. Маме бы понравилось, как все теперь выглядит.

Иззи открыла входную дверь и вышла на веранду. Розовое солнце висело прямо над макушками деревьев, и она знала, что скоро оно поднимется в голубое небо. Но было еще рано, и слой тумана еще держался по краям озера и выглядывал из-за деревьев. Сердце Иззи забилось быстрее, ей стало трудно дышать. Она оглянулась, проверяя, не видит ли ее кто-нибудь, потом выскользнула за сетчатую дверь. Когда она шла по мокрой траве, на верхних ветках большого старого дерева чирикали птицы. Иззи спряталась в свое укромное место в лесу и пристально всмотрелась в туман.

Мама?

Она прислушалась. И через несколько мгновений она услышала мягкий, тихий, как шепот, мамин голос.

Привет, Иззи-медвежонок, ты занята?

Глаза Иззи распахнулись. Она увидела в колеблющемся тумане очертания женщины и ее золотые волосы.

Мамочка, я исчезаю, прямо как ты.

Мамин вздох был похож на шорох ветерка. Иззи почувствовала, как ее волосы нежно взъерошили.

Ох, Иззи…

Мамин голос впервые звучал грустно, казалось, она совсем не рада видеть Иззи. Девочка всмотрелась в туман и увидела сквозь серую пелену голубые-преголубые мамины глаза. Из них вытекли красные, словно капли крови, слезы.

Иззи, мне становится все труднее к тебе приходить.

Иззи запаниковала.

Но я иду так быстро, как только могу!

Она снова это почувствовала — мягкое прикосновение маминой руки в прохладе бриза.

Иззи, дорогая, остановись. Ты не можешь пойти за мной.

Глаза Иззи защипало от слез, и вскоре из-за них она уже ничего не видела. Она заморгала, стряхивая слезы. Туман уплывал от нее. Она побежала за ним, вслед за бледным облаком к краю озера.

Мама, не уходи, в этот раз я буду хорошей, обещаю… я буду хорошей. Я приберусь в своей комнате, буду чистить зубы и ложиться в постель без звука… мама, ну, пожалуйста…

Но вот на поверхность воды упал солнечный свет, прорезал туман, и вот уже от него ничего не осталось. Иззи опустилась на колени на холодный галечный берег и заплакала.

Ник, тяжело ступая, вышел из спальни. На то, чтобы надеть форму, у него ушла целая вечность, а застегнуть воротник оказалось просто невозможно. Опираясь для надежности одной рукой о стену, он двинулся по коридору. Потом стал спускаться по лестнице, цепляясь за гладкие перила, каждый шаг давался ему с трудом. Казалось, его тело стало хрупким, как лист зимой. По его лбу и спине стекал холодный пот. То, что ему удалось спуститься до последней ступеньки и при этом он не упал, можно было считать чудом. Все еще держась мертвой хваткой за перила, он помедлил, втягивая воздух и пытаясь справиться с подступающей тошнотой. От усилия у него даже слезы на глазах выступили. Он заморгал, тошноту удалось побороть.