Дом у кладбища

— Я принес вам небольшой подарок — ожерелье и серьги… Боюсь, они вышли из моды… это бриллианты моей матери… они должны были… — Священник умолк: кто бы не прочел его мысли? Он поспешил отереть глаза и продолжил: — Не возьмешь ли их ты, Герти, в память о бедной Лили? Вот оно как, малышка Герти. Подумать только, я учил ее катехизису! Малышка Герти выходит замуж! И да благословит вас всемогущий Бог на всю вашу оставшуюся жизнь: пусть ваши дети унаследуют от вас вашу красоту и ваши достоинства, пусть дом ваш согревается любовью и держится исполнением долга, пусть они, когда пробьет урочный час, закроют вам глаза с благоговейным смирением и пойдут, следуя вашему примеру, по проложенной вами счастливой и достойной тропе.

Мисс Гертруда вскочила с места, подбежала к священнику и, со слезами покрывая жаркими поцелуями узловатую руку, воскликнула:

— Благодарю вас, сэр, вы всегда были так добры ко мне. Я хотела бы сказать — приходите к нам почаще, сэр, когда мы устроимся, и приводите мистера Лофтуса и дорогую старушку Салли. Я благодарна вам всей душой, сэр, за ваши дивные подарки; а ваши прекрасные советы, сэр, я никогда не забуду, я благодарна вам за напутствие — и как бы мне хотелось доказать, как сильно я вас люблю и почитаю!

Лорд Дьюноран смотрел на них, улыбаясь, однако и у него в глазах стояли слезы. Мужчины, как известно, не слишком любят обнаруживать свою слабость, хотя все знают, что бывают моменты, когда и bonus Homerus dormitat [79] ^{223}.

Достопочтенный доктор Уолсингем сделал Дэна Лофтуса своим викарием. Однако время шло, и настал день, когда старый пастырь не смог опекать прихожан; но, по моим сведениям, честный Дэн Лофтус не занял вакантного места священника. Я даже думаю с опаской, что для успешной церковной карьеры потребен задор или хотя бы крупица какого-то мирского интереса. Лорд Дьюноран, отправившийся с дипломатическим поручением в Лиссабон, взял Дэна с собой, а впоследствии Дэн остался в семействе в качестве капеллана, всеми чтимого и любимого. Он имел право неограниченного пользования фамильной библиотекой, сочинял, компилировал и делал все, что заблагорассудится, за исключением двух вещей: он не публиковал свои труды и не женился.

В назначенный срок прекрасная Магнолия осчастливила влюбленного гиганта О'Флаэрти. Одинокое блаженство было не для нее, и надо отдать ей должное: она оказалась одной из лучших домохозяек Чейплизода. Магнолия заставляла фейерверкера отчитываться за каждый шиллинг, заносимый в платежные или расходные статьи; она со знанием дела ведала продовольственным снабжением и виртуозно заправляла прочими областями хозяйства. Она почти совершенно излечила супруга от пьянства и окончательно отвадила от дуэлей. После свадьбы лейтенанту только однажды пришлось вступить в поединок, и, по слухам, цветущая красотой Магнолия собственноручно подвергла провинившегося исполина телесному внушению. Я, впрочем, этому не верю. Бесспорно одно: она, используя другие способы, в продолжение нескольких месяцев обрекла непокорного воителя на столь жалкое существование, что тот со слезами на глазах признавался майору: «По мне, так лучше было бы прямо пристрелить меня на месте». Поначалу фейерверкер, разумеется, брыкался; случалось ему и рвать повода, но постепенно он привык к упряжи, шаг его выровнялся — и он превратился в чуткое и послушное создание. Магнолию отличал сильный характер, но ей свойственно было и великодушие, все ее любили за добросердечие и бесстрашный нрав. Пара составилась счастливая — на загляденье. Множество чудных детишек вскормила Магнолия своей прекрасной грудью, и немало кельтских доблестей впитали они из этого благотворного источника. Один из отважнейших гренадеров, уснувший в алом мундире с шарфом вблизи от французского строя на поле Ватерлоо ^{224}— на том бивуаке, где нет другого reveil, [80]кроме трубы архангела, был отпрыском этой могучей ратной династии.

Наконец настал день бракосочетания — великий день для Белмонта — великий день для Чейплизода. Было поднято с полдюжины флагов, они развевались на осеннем солнце. На лужайках Белмонта оркестр Королевской ирландской артиллерии играл веселые мелодии. В толпе сельских гуляк под тополями попадались флейтисты и скрипачи. Прямо на траве высились початые бочки с крепким элем и пузырящимся сидром; в тени палаток возле живой изгороди неумолчно звенели ножи и вилки — там подавалась обильная закуска. Безыскусное гостеприимство феодальных времен в те дни еще сохранялось, совершение брака почиталось событием, достойным всеобщего внимания; молодожены не уезжали тайком в свадебное путешествие по неведомым краям, скрывая свое новое положение, но смело пребывали главными фигурами местного торжества.

Надо ли мне описывать свадьбу? Мне всегда кажется, будто я видел ее собственными глазами — и вижу ее и посейчас, я так часто слышал, как о ней рассказывали старики. Воображение читателей избавит меня от лишнего труда.