Дом у кладбища

Но вот солнце скрылось за купами деревьев, начали густеть синие вечерние тени, и веселое общество потянулось в Королевский Дом; под уютным и радушным кровом старого полковника Страффорда опять пошли танцы, флирт, чаепитие сменилось играми, шутками, песнями, затем был подан ужин.

Дейнджерфилд, который в тот день припозднился, вступил в оживленную беседу с тетей Бекки. Она относилась к Дейнджерфилду неплохо, почтительно преподнесенные им серый попугай и обезьянка встретили весьма благосклонный прием. К ужасу генерала Чэттесуорта, последствием этого любезного жеста стал дар от Клаффа – какаду. Клафф терпеть не мог сорить деньгами, однако же сознавал необходимость противостоять напору чужака, поэтому, меча громы и молнии, заказал ближайшей почтой в Лондоне еще и пеликана – об этой птице до него недавно дошли слухи. Дейнджерфилд выказал также немалый интерес к любимой идее тети Бекки: основать между Чейплизодом и Нокмаруном нечто вроде приюта для освобожденных арестантов (по выбору тети Бекки). К счастью для нравов и столового серебра окрестных жителей, замысел этот так и не был осуществлен.

Ясно было, что Дейнджерфилд решил исполнять роль честного и доброго малого и таким образом завоевать популярность. Он сделался завсегдатаем клуба, при игре в вист он ограничивался своей обычной улыбкой и принимал поражение как истинный джентльмен, когда его партнер, имея нужную масть, объявлял ренонс. Говорил он быстро, резко, колко – тоном бывалого, повидавшего мир человека. Дейнджерфилд знал наизусть книгу пэров и о каждой заметной персоне, кого ни назови, мог рассказать что-нибудь занимательное, достойное смеха или осуждения; его едким сплетням был присущ особый аромат, привкус изощренного цинизма, чем втайне восхищалась молодежь. Дейнджерфилд не скупился на улыбки. Он не подозревал, что улыбка ему не совсем идет. Дело в том, что у него недоставало нескольких коренных зубов, – открытие это внушало неприятное, зловещее чувство. Случалось ему и смеяться, но смех его не шел в сравнение ни с сочным, заразительным хохотом генерала Чэттесуорта, ни даже с довольным кудахтаньем Тома Тула или с заливистым «ха-ха-ха!» старого доктора Уолсингема. Дейнджерфилд не сознавал, что в его смехе звучала холодная, жесткая нота, похожая на звон бьющегося стекла. И потом, его очки, блестевшие, как лед на солнце, – он не снимал их никогда, ни разу даже не сдвинул на лоб; в них он ел, пил, удил рыбу, отпускал остроты; в них он и молился, и, по всеобщему убеждению, спал; никто не сомневался, что в очках его и похоронят; отчасти благодаря этим очкам Дейнджерфилд казался ходячей загадкой; он словно бы бросал вызов любопытным и с презрительным смешком отражал их испытующие взгляды.

Между тем время шалостей и веселья близилось к концу. Полковник Страффорд и лорд Каслмэллард проводили вниз сияющую и довольную вдову, ее карета, в блеске факелов, метеором умчалась в город. Гости расходились, обмениваясь на крыльце прощальными шутками и пожеланиями доброй ночи. Дамы, от мала до велика, в тесной комнатушке при холле облачались в свои накидки. Тетя Бекки с полковницей Страффорд остановились у двери кабинета, чтобы посплетничать немного напоследок. Гертруда Чэттесуорт, которой по случайности за весь вечер не удалось ни словом обменяться с Лилиас, приблизилась, взяла ее за ручку и произнесла: «Спокойной ночи, дорогая Лили»; потом, не выпуская руки подруги, оглянулась и быстрым шепотом произнесла (лицо ее было серьезно и очень бледно):

– Лили, дорогая, если бы ты знала о мистере Мервине то, что я знаю, но не осмеливаюсь сказать, ты бы скорее позволила отрезать себе руку, чем согласилась бы выслушивать его нежные речи, с какими, признаюсь, он обращался ко мне; и я, зная все и глядя на него, – Лили, Лили! – в этот вечер я была очарована. Я могу лишь предостеречь тебя, дорогая: берегись, опасность велика.

– Но, Гертруда, милая, мне ничто не угрожает, – возразила Лили с едва заметной улыбкой. – Пусть он красив, но в его бездонном взгляде и черных волосах есть что-то funeste[29], и моему славному старику также известны о нем какие-то странные вещи – то же, что и тебе, наверное.

– И он ничего не сказал тебе? – произнесла Гертруда, мрачно разглядывая свой веер.

– Нет, а мне невтерпеж. Но он расскажет, конечно, хотя ему и не хочется. Ты же знаешь, Герти, как я люблю страшное, а это страшная история, я уверена. Не знаю даже, кто он, этот Мервин, – человек или привидение. Но смотри, тетя Ребекка и миссис Страффорд обмениваются поцелуем.

– Спокойной ночи, дорогая Лили, и помни!

Гертруда, без кровинки в лице, внимательно и серьезно вгляделась в подругу, а затем быстро коснулась губами ее щеки. Лили поцеловала ее в ответ, и подруги расстались.

Глава XXVI О том, как под музыку оркестра Королевской ирландской артиллерии слушатели думали каждый о своем