Дом слепых

Пока Люда капала бабушке валидол на кусочек рафинада, муж перепрятывал раскладушку. А бабушка, положив сахар под язык, шумно чмокала, высасывая из него капли валидола, и пришепетывала под нос: «Ну, Людка, ну, змея…»

Так Люда и жила – в царстве старых вещей. Сидела в кресле, из продранной обивки которого торчали клочки желтой ваты. Из кухни рычал, тяжело вздрагивал мотором и шумно умолкал допотопный холодильник. Открывая дверцу шифоньера, Люда дышала пылью ветоши, запахами из разных десятилетий. Зачем-то бабушка посыпала это старье нафталином, но даже моль не польстилась бы на него. Эти вещи были годны только на то, чтобы послужить поводом для очередной семейной ссоры.

В темноте подвала Люда хихикнула. Ее смешок потонул в шуме, идущем снаружи. Она вспомнила про кожаное пальто товарища Дзержинского. С ним была связана целая семейная эпопея.

Однажды утром, еще при жизни бабушки, Люда проводила мужа на работу. Он ушел, но уже через двадцать минут ворвался в узкую прихожую, широко распахнув дверь и свалив полочку со старыми зонтиками.

– Варвара Яковлевна! Я нашел для Люды пальто – кожаное! – закричал муж с порога.

Голос его был переполнен нетерпением. Он мерил быстрыми шагами маленькую прихожую и казался большим зверем, запертым в клетку. В каждом его нервном шевелении ногой чувствовалось отчаянное желание вырваться из узкой прихожей и бежать.

Люда с бабушкой вышли на его голос. Скрестив руки, сдвинув очки на нос, Варвара Яковлевна молча наблюдала за терзаниями зятя. Нервно обежав прихожую по часовой стрелке, он приблизился к бабушке и крикнул:

– Дайте двадцать пять рублей!

Бабушка сдвинула очки еще ниже, они теперь сидели, зацепившись за кончик носа, и продолжила буравить зятя глазами, проницательности в которых было на двоих – на нее саму и на слепую, уже схороненную дочку.

– Сашенька… – сказала она, смягчая буквы в имени зятя, отчего оно прозвучало как «Сащенькя», хотя мягкости в бабушке не было ни на грош.

– Двадцать пять рублей. Пальто. Кожаное. Для Люды. Варвара. Яковлевна… – задохнулся муж, отвернув сделавшееся тупым лицо в сторону и не глядя бабушке в глаза.

– Где ж это, Сащенькя, кожаные пальто за двадцать пять рублей отдают? – недоверчиво спросила бабушка.

– На рынке, – выдохнул он.

Нельзя сказать, чтобы дорога на его работу пролегала через рынок или хотя бы проходила вблизи от него. Чтобы попасть на рынок, Людиному мужу пришлось дать здоровенного крюка.

– А что ты на рынке делал? – спросила Люда.

В ответ муж прорычал что-то и снова нервно зашевелил ногой.

– Так даете двадцать пять рублей на пальто для Люды? – поставил он вопрос ребром, ладонью рассекая воздух у бабушкиного носа.

– Мне не нужно кожаное пальто, – сказала Люда.

Муж нетерпеливо махнул на Люду рукой и снова принялся смотреть в ту сторону, где на крючке висел бабушкин ридикюль. А бабушка, высоко подняв брови и еще ниже сдвинув очки – так, что теперь они уже держались на носу просто чудом, продолжала проницать в слои скотча, которых под ее взглядом на лице зятя становилось все больше. Наконец, она пожала плечами и, повернувшись в ту сторону, куда смотрел зять, сняла со стены ридикюль.

– Пальто так пальто, – проговорила бабушка, доставая из него кошелек.

Бабушка вынула из кошелька фиолетовую двадцатипятирублевую бумажку. Муж вырвал деньги у нее из рук и вылетел вон из прихожей, перепрыгивая через зонтики и саданув дверью о стену. Люда с бабушкой переглянулись.

– Мне не нужно пальто, – еще раз повторила Люда, но слова ее и на этот раз повисли в воздухе.

Бабушка пожала плечами.

В то время женские кожаные пальто начинали входить в моду. Нет-нет, а встречались Люде в городе женщины, гордо плывущие в коже тонкой выделки, а неизменный ветер трепал длинные полы, полы шумели и хлопали, будто крылья летучей мыши. Люда представила себя в таком пальто. Прекрасной черной мышью из какой-нибудь оперетты. До вечера она успела пройти в нем по всем стратегически важным местам их небольшого города, похлопать полами, вызвать зависть и восхищение. До возвращения мужа с работы мысленно успела сродниться со своим новым кожаным пальто, на которое была пожертвована бабушкина двадцатипятирублевка. Так что, когда муж вернулся, неся под мышкой взбученный тюк красного цвета, пальто успело превратиться во вторую кожу Люды.

Войдя в залу, не разуваясь, муж смахнул с дубового стола бабушкины спицы и клубки, водрузил на него тюк и торжественно посмотрел по сторонам, впрочем, не заглядывая в бабушкины глаза, пристально глядящие сквозь толстые диоптрии. Порывистым движением, словно фокусник, разматывающий рулон ткани, из которого на удивление публики сейчас выскочит кролик, голубь или голая женщина, он раскатал свой тюк по столу. Люда подошла ближе, чтобы разглядеть в нем свое кожаное пальто. Пальто в тюке не оказалось, тюк сам был пальто – чекистским кожаным плащом на кумачовой подкладке.