Дом слепых

Задержала взгляд на чужом бумажном лице и ничего не почувствовала. Диван был не связан нитью воспоминаний с фотокарточкой. Ничего никогда не было. Жизнь прожита в мечтах. В придуманных историях часто живут реальные персонажи. Марина управляла персонажем в мечтах – его поступками и словами. В реальной жизни он никак не реагировал на ее шевеления. Но история продолжалась до тех пор, пока чувства не вышли… А может быть, и сейчас продолжается… Где герой, куда его занес ветер перемен, налетевший на город, Марина не знала. Но мечта легко могла перенести его сюда – на полосатый диван.

Слезы наворачивались на глаза, едва встречалась взглядом с бумажным лицом. Но это было раньше. Время-то вышло. Время низвергло в подвал, а подвал приучил экономить влагу. Подняв фотографию с пола, Марина ждала слез…

– Боже мой, – вздохнула она.

Вернулась на диван. Закрыла лицо руками. Где грусть? Где слезы? Где клюющее знание – у мечты нет конца и нет края. Не сбудется она – никогда.

Шорох на лестнице. Показалось… Нет, точно шорох…

– Чернуха?

Так могли шуршать только тапочки старого Али. Но оттуда, куда он ушел, не возвращаются. Впрочем, туда, где была Марина, не возвращаются тоже.

С тех самых пор, как Марина поселилась в доме слепых, а случилось это давно, Али носил одни и те же тапки. Казалось, им никогда не сноситься. От времени и от частой ходьбы их кожаная подошва стала гладкой. В тапках можно было кататься по выкрашенному полу.

Или лестница шуршит? Отдает в тишине звуки шагов прежних жильцов. Дом затих, не слышны голоса. Пришло время, и лестница выпустила звуки, которые бережно сохранила в прежние времена. Может ведь быть такое?

В замочной скважине звякнул ключ. Шаги по гладкому линолеуму.

Марина прикрыла глаза.

– Входи, – привставала с дивана.

Али вошел сгорбленный, неся припухлость на спине, – горб появился в старости. Двадцать лет Марина провела со слепыми. Двадцать лет назад она была молодой. Али – уже старым. Долгие годы Марина зрячими глазами следила за тем, как слепые жильцы дома сгибались – время опускало на них свою руку и придавливало к земле. Но горб вырос у одного Али, значит, на его спине время дольше держало руку и давило сильней.

Али прошаркал к дивану. Сев, он принял ту же нерешительную позу, что и Марина, – неловко соединил колени, неловко оперся о подлокотник. Как и она, он был здесь гостем. Давно не виделись.

– Здравствуй, Марина…

Ничто в нем не изменилось – потертый жилет, бархатный, как ее занавески, только не зеленый, а фиолетовый. Полосатые брюки-мешки. Вид еще сносный. Глаза? Не выцвели, нет, наоборот, стали ярче.

– Я тебя не ждала.

– У тебя нет времени ждать, – его локоть съехал с подлокотника.

Али забрался глубже в диван.

– Зачем явился? Рассказать о конце?

– У конца нет конца. Края у него тоже нет. Но пришел не за тем, – Али повернулся вполоборота. – Но раз уж ты сама заговорила о конце, позволь, расскажу, что видел… Там, где кончается одно, начинается другое. Конец и начало – одна точка. Из конца вытекает начало, из начала – конец. Между ними нет ничего. Пустоты нет. Пустота живет только в человеке.

Марина слушала его знакомый голос, и ей казалось, что и у слов, произнесенных старым Али, нет ни начала, ни конца. Соединившись, они составили круг, и Марина не знала, в какой его точке начинается смысл.

– У всего есть конец, Али. Все когда-нибудь кончается, – заговорила она, не открывая глаз. – Вспомни наш последний разговор в библиотеке. Ты говорил, у тебя нет времени ждать, нет времени надеяться, нет времени мечтать. Не наступил ли конец, когда твое время вышло?