Дом сестер

— Я запрещаю тебе говорить так о Виктории. Раз и навсегда. Она — моя жена. Она — твоя сестра. Своими словами ты в первую очередь дискредитируешь саму себя. У тебя нет ни малейшего права осуждать ее подобным образом, и я решительно прошу тебя никогда больше не делать этого!

Фрэнсис еще ни разу не приходилось видеть Джона таким разгневанным. Внутренний голос подсказывал ей, что лучше было бы помолчать, но она не хотела, чтобы он думал, будто смог запугать ее.

— Вики — одна из тех женщин, которые загребают жар чужими руками, — презрительно продолжала Фрэнсис. — В то время как она покупала себе новые платья, кривлялась перед зеркалом и в конце концов отхватила себе одну из лучших партий в северных графствах, я сидела в тюрьме и боролась за избирательные права женщин, что в конечном счете являлось борьбой и за нее как за женщину!

— Возможно, ее вовсе не интересовало избирательное право, так что не пытайся строить из себя великую благодетельницу. Борьба, которую ты вела, была исключительно твоим делом. Никто от тебя этого не требовал, никто не давил на тебя. И теперь не упивайся жалостью к самой себе, потому что последствия оказались более суровыми, чем ты себе это представляла. Прежде всего не требуй чтобы судьба вознаградила тебя за твои жертвы или предоставила тебе нечто вроде компенсации. Так в жизни не бывает!

Словами «жалость к самой себе» Джон попал в точку и вернул ее на землю с островка гнева и несдержанности. Жалость к самой себе она всегда презирала — неужели же на сей раз попалась на удочку?

Неожиданно Фрэнсис почувствовала, что у нее больше не осталось сил. Ее руки вяло обвисли, она не ощущала больше гнева, а только смертельную усталость и грусть.

— Ах, Джон… — проговорила она тихо.

— Мне надо идти, — сказал он, — уже поздно. Как ты доберешься до дома? Взять для тебя машину?

— Поеду на трамвае. Можешь идти, а я еще немного побуду здесь.

Он мялся.

— Если ты имеешь в виду…

— Конечно. Хочу еще немного прогуляться.

— Ну, хорошо. Прощай, Фрэнсис. Мы увидимся не скоро.

— Будь здоров. Береги себя.

Джон, кивнув, взял руку Фрэнсис и на мгновение поднес ее к своим губам, потом повернулся и пошел по дороге быстрыми шагами, которые, казалось, становились все легче, чем дальше он удалялся от Фрэнсис.

«Ты знаешь, что твой отец и я очень опечалены разладом в нашей семье», — писала Морин. Ее знакомый плавный почерк на белом листе бумаги болезненно тронул Фрэнсис. Она так долго ничего не слышала о своей матери!

«Тем не менее, я думаю, ты имеешь право узнать обо всех переменах, которые у нас ожидаются. Поэтому я хотела бы сообщить тебе сегодня радостную новость: в декабре у тебя будет маленькая сестренка или маленький братик».

Фрэнсис опустила письмо.

— Но этого не может быть! — сказала она вслух.

Элис, которая в крошечной кухне пыталась приготовить на плите что-то неопределенное, спросила:

— Плохие новости?

— Вообще-то нет… Моя мать снова ждет ребенка.

— Ого, — воскликнула Элис. — Последняя попытка параллельно с любимой Викторией родить еще одного благовоспитанного отпрыска, после того как не сложилось с тобой и Джорджем!

Фрэнсис сочла это замечание неостроумным и лишенным вкуса и промолчала.

— Не хотела тебя обидеть, — добавила Элис, смягчив тон.

— Всё в порядке… Бог мой, — Фрэнсис задумалась, — маме уже за сорок! Не понимаю, зачем ей еще раз идти на такой риск.

— Наверное, просто так получилось… И теперь она не может ничего изменить.

— Я считаю это опасным.

— Если она здорова, то справится.

Фрэнсис стала читать дальше: «Я еще ничего не рассказывала Вики, хотя вижу ее почти каждый день. Она постоянно живет в Дейлвью, с тех пор как Джон уехал во Францию; чувствует себя одиноко и беспокоится за мужа, но больше всего печалится из-за того, что все еще не может забеременеть. Она побывала у стольких врачей, и ни один не мог ей сказать, в чем причина… А у меня, ее матери, будет еще один ребенок. И если я сначала обрадовалась, то теперь печаль Вики делает мое положение по-настоящему тяжелым».

«Хотела бы я знать, почему Виктория круглосуточно вызывает у всех сожаление», — спрашивала себя Фрэнсис, разозлившись.

«Надеюсь, что у тебя все хорошо, — писала Морин в конце письма. — Я часто думаю о том, как и на что ты живешь. С нашей стороны деньги никогда не были вопросом; надеюсь, ты это понимаешь. Если тебе что-то нужно, скажи. Со следующего месяца ты сможешь нам даже звонить. Чарльз наконец сдержал свое давнишнее обещание: у нас в Уэстхилле установят телефон. Я буду рада поговорить с тобой».

Фрэнсис написала ответное письмо, в котором пожелала матери благополучия в ближайшие месяцы и уверила ее, что с радостью ждет рождения младенца.

Она действительно была рада, но, если говорить совершенно честно, должна была себе признаться в том, что к ее радости примешивалась немалая доля злорадства. Беременность Морин означала бы тяжелый удар для Виктории, и Фрэнсис наслаждалась этим — даже если со временем она будет этого стыдиться.