Дом сестер

Фернан повернулся к ней. Его глаза холодно смотрели на нее. В них больше не было ни капли нежности.

— Что ты собираешься делать? — спросил он. — Как поступишь с информацией, которую получила?

Барбара пожала плечами:

— А что я должна делать? Эта история потеряла силу за давностью лет. Виновницы уже нет в живых.

— Но жива ее пособница.

— Лора? Я совсем не уверена, что она была бы привлечена к ответственности за пособничество. Хотя и не разбираюсь в английском уголовном праве…

— Зато разбираешься в немецком. После того как ты рассказала мне этой ночью о том, что являешься успешным адвокатом, я испытываю к тебе еще больше уважения. Ты очень умна, Барбара. А я считаю умных женщин очень эротичными.

Тему эротики Барбара в данный момент хотела избежать во что бы то ни стало.

— Перейдем к делу, — сказала она нетерпеливо. — Я считаю, что…

— Была ли Лора пособницей или нет, не является таким уж решающим фактором, — перебил ее Фернан. — Главное, что она с того самого дня считает, что несет такую же вину, что и Фрэнсис.

— Кто ей это внушил?

— Мне кажется, она сама. И я думаю, что Фрэнсис Грей по меньшей мере сделала не слишком много, чтобы убедить ее в обратном. В любом случае, Лора непременно должна была держать язык за зубами. Страх — неплохое средство для достижения цели.

— Но в конце концов, — сказала Барбара, — она все же проговорилась, не так ли?

— Она не смогла справиться с этой историей. Это типично для Лоры. Она никогда ни с чем не справится. Эта женщина невероятно слаба. Я ведь знаю ее с рождения. Ей было лет шестнадцать или семнадцать, когда я родился. Но каким-то странным образом я совершенно не помню ее молодой девушкой. Она всегда выглядела очень озабоченной, почти не смеялась, постоянно суетилась, словно несла на своих плечах тяжесть всего мира. Моя мать рассказывала мне, что у нее была психологическая травма после военных бомбардировок. Н-да… Бедная старая душа.

— Кому же она открылась?

— Тебе в голову никто не приходит?

Барбара покачала головой:

— Нет.

— Моей матери, — сказал Фернан, — она все рассказала моей матери.

— Маргарите!

— Я ведь был еще младенцем и поэтому не помню то время. Но позже мать рассказала мне об этом. Лора тогда постоянно приходила к ней на частные уроки. Она страдала булимией — сегодня очень популярной болезнью и благодаря принцессе Уэльской даже принятой в высшем обществе, — но в сороковые годы об этом знали мало, и уж тем более в сельской местности. Я не думаю, что Фрэнсис хорошо понимала Лору, хоть и старалась. Она была не способна найти верное объяснение тому, что девочка много ест, а потом у нее вдруг начинается рвота. Ее, вероятно, прежде всего злило такое поведение…

В душе́ Барбара была с ним согласна. В материальном отношении Фрэнсис, без сомнения, заботилась о Лоре с полным сознанием своего долга, но никогда не понимала больного, испуганного ребенка. Маргарита же — напротив…

Ей вспомнился фрагмент из воспоминаний Фрэнсис: «Единственным человеком, к которому она проявляла определенную сердечность, была Лора, за которую молодая женщина явно чувствовала себя ответственной и которой хотела помочь». Маргарита работала в Париже учительницей и преподавала молоденьким девочкам. Она была дипломированным педагогом, поэтому на профессиональном уровне знала, как надо обходиться с Лорой.

— Моя мать считала своей задачей помогать Лоре, — сказал Фернан. — Она много говорила с ней и все больше завоевывала ее доверие. После загадочного исчезновения Виктории у Лоры явно стало хуже с психикой, что, разумеется, бросилось матери в глаза. Она связывала это с Викторией и считала, что Лора не может справиться с потерей кого-то из членов ее новой семьи. В конце концов в ней поселился постоянный страх возможных потерь. Она все время переводила разговор на Викторию. Наконец сломалась и все рассказала.

— О боже! — пробормотала Барбара.

Фернан рассмеялся.

— Моя мать отреагировала так же. Она пришла в ужас и страшно возмущалась — прежде всего из-за того, что Фрэнсис предоставила убежище немцу. Первый муж матери умер в немецком концентрационном лагере, как ты наверняка знаешь, и она расценила поступок Фрэнсис как предательство. Иногда я думаю, что историю с немцем она считала более ужасной, чем убийство Виктории.

— Но в полицию она не пошла…

— Во-первых, из-за Лоры. Она опять разрушила бы девочкин домашний очаг, так ею любимый. И потом, мать испытывала в отношении Фрэнсис определенную лояльность. Та помогла ей, когда она приехала в Дейл-Ли и влачила жалкое эмигрантское существование. Мать не могла этого забыть.

— Но она сказала Фрэнсис, что все знает?

Фернан покачал головой:

— Нет, просто она постепенно все больше отстранялась от нее. Не знаю, заметила ли это Фрэнсис. Она жила своей собственной жизнью. После того как умерла старая горничная, они с Лорой остались здесь совершенно одни.

— Лора была молодой женщиной. Я едва могу себе представить, что единственной перспективой ее жизни было проживание здесь, на ферме, совместно с Фрэнсис.