— Как ты можешь так эгоистично рассуждать! — воскликнула Виктория, которая случайно оказалась рядом и слышала то, что сказала Фрэнсис. — У нас-то все нормально. Подумай лучше о бедных людях во Франции, Голландии или Польше. Им намного тяжелее!
— Ты вообще не имеешь об этом никакого представления! — с раздражением возразила Фрэнсис. — Только сидишь здесь целыми днями, тебя обслуживают, а ты постоянно ноешь из-за своего неудавшегося брака… И у тебя нет тех проблем, с которыми мне приходится ежедневно сталкиваться!
— Ты противная, самоуверенная особа! — парировала Виктория. — Только и можешь постоянно…
— Девочки, — устало сказал Чарльз. С тех пор как узнал, что Виктория разводится, он, кажется, еще больше постарел, еще больше ушел в себя. По нему было видно, как он нервничает из-за постоянных конфликтов своих дочерей.
— Так или иначе, сегодня я пригласила на чай Маргариту Брюне, — объявила Виктория. — Кто-то должен немного ее поддержать. Она кажется ужасно потерянной. Ей, должно быть, очень тяжело находиться вдали от родины!
— Как быстро ты поменяла свои убеждения, — язвительно заметила Фрэнсис. — Еще пару дней назад ты, как и большинство здесь, была убеждена, что она немецкая шпионка. А тут — сразу приглашение на чай?
Виктория передернула плечами.
— В эти времена надо быть осторожной. Но теперь, когда известна ее личность, к ней следует относиться как к гостье.
Фрэнсис была убеждена, что ее сестра решила принять Маргариту исключительно из-за скуки и любопытства; но в дальнейшем ей стало ясно, что к этому дружескому жесту Викторию побудило ее одиночество. Сестра предложила помощь — но в действительности она сама нуждалась в помощи. В конце концов, разрыв с Джоном был единственным выходом из ее ситуации, но она опять в этом засомневалась.
Почти каждое утро Виктория появлялась за завтраком с заплаканными глазами, выпивала два глотка кофе и съедала один тост и яйцо. Бледное лицо свидетельствовало о том, что она очень мало спала. Ее жизнь уже давно шла кувырком, и она израсходовала все свои силы, ведя длительную борьбу, которую все же проиграла. Окончательное поражение причиняло боль и сопровождалось глубоким душевным истощением, в котором Виктории едва удавалось защититься от угрожающей тьмы внутри себя.
У нее не было никого, с кем она действительно могла поговорить: отец, как и прежде, осуждал ее решение расторгнуть брак с Джоном и ничего не желал об этом слышать. Фрэнсис думала лишь о ферме, была раздраженной и нервной и делала такое гневное лицо, что никто не отважился бы обременять ее своими личными проблемами. Оставалась только Аделина, но она была старой женщиной, которая к тому же никогда не была замужем и многое из того, что говорила Виктория о Джоне, просто не понимала.
Только спустя годы Фрэнсис поняла, что она должна была радоваться тому, что Виктория искала дружбы с незнакомой француженкой; возможно, это была самая первая ее попытка вытащить себя из болота.
Но тогда, в августе 40-го, она не могла быть великодушной, и ее злило, что Виктория прикрывается маской любви к ближнему, чтобы корчить из себя сильную личность и совать свой нос в личные дела других людей.
— Я отчаянно жду каких-нибудь новостей о своем муже, — сказала Маргарита Брюне.
Она говорила на отличном английском языке, но с сильным французским акцентом. Привлекательная: темноволосая и темноглазая, стройная; несмотря на бедность ее поношенного летнего платья, была в ней какая-то притягательная элегантность, которую ей придавали осанка и пластика движений. Виктория ловила каждое ее слово. Фрэнсис, которая хотела только поздороваться и сразу уйти, все же осталась в комнате и приняла участие в беседе. Чарльз, сидевший в своем старом кресле, казался более оживленным, чем обычно.
— Немцы арестовали его в тот день, когда пал Париж, — продолжала Маргарита. — Они явились ранним утром, когда мы еще спали. Ему не разрешили ничего взять с собой, даже немного теплых вещей на случай холодов.
— Может быть, он вернется, прежде чем настанет осень, — предположила Виктория.
Маргарита печально улыбнулась.
— Я в это не верю.
— Какова же была причина ареста? — спросила Фрэнсис.
— Фернан — мой муж — в течение нескольких лет принимал участие в борьбе с нацизмом. Он был членом организации по оказанию помощи беженцам, переправлявшей преследуемых лиц в Германии через границу во Францию. Он ничего мне об этом не рассказывал, но я, конечно, замечала, что муж что-то скрывает; к тому же он часто не приходил ночами домой. Я даже подумала, что у него другая женщина… — Она закусила губы и тихо добавила: — Сегодня я бы предпочла, чтобы так и было. Это причинило бы мне боль, но не было бы столь ужасно, как то, что произошло.
— Вашему мужу нужно было бы сразу исчезнуть, как только Гитлер вошел во Францию, — сказал Чарльз.
— Я умоляла его сделать это, — ответила Маргарита. — Я говорила ему, что он должен уехать из Франции как можно скорее. Но он не хотел. Не видел опасности. Он был убежден, что нацисты о нем ничего не знают и можно продолжать борьбу.