Дом сестер

С тех пор как Фрэнсис себя помнила, она была постоянным свидетелем ставшего привычным зрелища: мать, стоящая на коленях где-нибудь между кустами и деревьями и копошащаяся в земле. Однажды она сказала, что это в ее характере – преодолевать проблемы и заботы повседневной жизни. «Если я чувствую между пальцами землю, если вижу, что раскрывается новый бутон, если вдыхаю аромат роз, то все мои заботы так быстро растворяются в воздухе, что я даже забываю, что именно так удручало меня еще минуту назад!»

Фрэнсис сумела обойти это пристрастие матери, так как терпеть не могла ползать на коленях и с болью в пояснице бороться с сорняками. Тем не менее она понимала мать, потому что так или иначе земля давала ей столько же силы, что и Морин.

Она села на окрашенную в белый цвет скамейку под одним из вишневых деревьев и открыла письмо. Ей на колени упала открытка, в которой Джон своим округлым почерком написал ей следующее:

«Дорогая Фрэнсис, мне очень надо сегодня после обеда поговорить с тобой. Давай поедем на лошадях! Я заеду за тобой около пяти».

– Интересно, что он хочет, – пробормотала Фрэнсис. Тут она подняла голову и, увидев свою сестру Викторию, которая шла к ней по дорожке сада, вовремя успела спрятать весточку от Джона в карман юбки.

– Привет, Фрэнсис! А я тебя ищу… Что ты здесь сидишь? – крикнула она.

– А почему ты вообще здесь? – спросила Фрэнсис. – С каких это пор в школе мисс Паркер так рано отпускают на выходные? В мое время, видит бог, было по-другому…

– В школе обнаружили коклюш, – объяснила Виктория, – и нас как минимум на две недели отправили по домам!

– Что же мне так не повезло! – сказала Фрэнсис завистливо. – У нас никогда не было ни коклюша, ни чего-то подобного… Надеюсь, ты не успела заразиться?

– Я тоже надеюсь. Как же это хорошо – неожиданно получить каникулы!

– Безусловно, – согласилась Фрэнсис, но при этом была совершенно уверена, что этот неожиданный подарок для Виктории означает далеко не то же самое, чем это раньше было бы для нее, Фрэнсис. Виктория с удовольствием училась в школе мисс Паркер. Она любила похихикать с другими девочками, обожала чопорную школьную форму, в которой Фрэнсис всегда чувствовала себя как арестантка. Она не была особенно хорошей ученицей, но зато преуспела в пении и рукоделии. Мисс Паркер называла ее «одна из моих любимиц» и предоставляла ей множество привилегий. Фрэнсис всегда могла прочитать мысли старой директрисы по ее лицу: «Как это только возможно, чтобы две сестры были такими разными?»

И тот, кто увидел бы их сейчас, сказал бы то же самое. В свои почти пятнадцать лет Виктория выглядела как прелестная кукла. В ней не было ни капли той бесформенности, от которой в этом возрасте страдала Фрэнсис. Она была очень похожа на свою мать. У нее был тот же золотистый оттенок кожи, волос и глаз, очаровательная улыбка и такой же бархатистый голос. Она всегда была милой и хорошенькой, каждый ее баловал и исполнял любую ее прихоть. Будучи еще крошечным, розовым, пухленьким карапузом, она приводила людей в восторг. Каждому хотелось ее подержать на руках, погладить и прижать к себе. Фрэнсис, которой исполнилось два года, когда родилась Виктория, была достаточно смышленой и разумной девочкой, чтобы суметь это заметить и наблюдать за всем происходящим с болезненной ревностью. Позднее Морин рассказывала ей, что она была совсем другим ребенком: пугающе худым, но очень выносливым и с огромным желанием научиться всему быстрее и раньше других детей. Хватать, ползать, ходить – всем этим она овладела очень рано и училась этому с твердой решимостью, до тех пор пока у нее не стало получаться.

Морин никогда не говорила ей об этом открыто, но Фрэнсис и без того было понятно, что люди не восторгались ею так, как Викторией. Их отец дал младшей дочери имя глубоко почитаемой им королевы, и только позднее Фрэнсис пришла в голову мысль о том, почему не ее, как дочь, родившуюся первой, крестили этим именем. Но, вероятно, при виде худого ребенка со слишком светлыми голубыми глазами, которого Морин произвела на свет в марте 1893 года, ему такая мысль даже в голову не пришла. И только очаровательную толстощекую малышку, которую ему два года спустя положили на руки, он счел достойной того, чтобы она носила имя великой правительницы.

В этот майский день на Виктории было синее, достающее до щиколотки платье-матроска и голубой бант в длинных темно-русых волосах, которые блестели на солнце, как мед, и слегка завивались.

Еще два-три года, подумала Фрэнсис, и мужчины из-за нее разобьют здесь дверь своими лбами!

– Джордж, кстати, тоже приехал, – сказала Виктория, – пять минут тому назад, из Уэнсли, на наемном экипаже.

– Джордж? А что случилось? – Их брат учился в Итонском колледже и приезжал домой только на каникулы.

– Он кого-то привез.

– Друга?

– Какую-то женщину! – ответила Виктория. – Приятная, но какая-то странная.