Дом с семью шпилями

В старинном надгробном слове, о котором мы уже упоминали, оратор решительно превозносил своего усопшего прихожанина. На его намогильном памятнике начертана хвалебная эпитафия, и сама история, дав ему место на своих страницах, не отвергает твердости и возвышенности его характера. Равным образом и в отношении к судье Пинчону ни публичный оратор, ни сочинитель эпитафий, ни историк — никто не решился бы осудить его добросовестность как христианина, или достоинство как человека, или справедливость как судьи. Но кроме холодных, формальных слов эпитафии, речей оратора и сочинений историка, которые неизбежно теряют много истины от рокового сознания своей публичности, о пуританине сохранились предания, а о судье ходили домашние толки. Зачастую мнение женщин, частных лиц и слуг об общественном человеке бывает весьма любопытным, и ничего нет интереснее огромной разницы между портретом, предназначенным для гравировки, и эскизом, который переходит из рук в руки за спиной оригинала.

Например, предание утверждало, что пуританин питал страсть к обогащению; о судье также, при всей его внешней щедрости, говорили, что он жаден до денег. Грубую доброту в обращении, которую предок сделал своей привычкой, большинство людей считали признаком врожденного добросердечия, пробивавшимся сквозь плотную оболочку мужественного характера. Потомок, сообразно с требованиями более утонченного века, преобразовал эту грубую доброту в великолепную благосклонную улыбку. Пуританин — если верить старинным историям — поддавался некоторым нежным увлечениям. В отношении к судье мы не должны пятнать своих страниц подобными толками, которые, пожалуй, и без того можно услышать. Пуританин был женат трижды и равнодушной жесткостью своего тяжелого характера свел всех трех жен в могилу. Здесь, впрочем, параллель между предком и потомком некоторым образом нарушается. Судья был женат на одной только женщине и потерял ее на третьем или четвертом году брака. Ходила, впрочем, басня, что смертельный удар был нанесен бедной леди вскоре после свадьбы и что она никогда уже не была весела, потому как муж заставлял ее приносить ему кофе в постель каждое утро.

Но фамильное сходство — предмет неисчерпаемый. Прибавим только, что пуританин — по крайней мере так утверждают предания — был смелым, властолюбивым, неутомимым, мужественным; что он преследовал свои цели с постоянством, не знавшим ни отдыха, ни угрызений совести; что он попирал ногами слабого и, если это было нужно для достижения цели, готов был решиться на все, чтобы побороть сильного. Похож ли был на него судья в этом отношении, читатель увидит из дальнейшего нашего рассказа.

Едва ли хоть одна из этих параллелей была известна Фиби. Она родилась и выросла в деревне и не знала большей части фамильных преданий, связанных с Домом с семью шпилями. Но одно обстоятельство, неважное само по себе, ужаснуло ее. Она слышала о проклятии, которое Моул, казненный колдун, послал с эшафота полковнику Пинчону — что Бог напоит его кровью, — и знала о простонародном толке, будто бы эта кровь время от времени бурлит в горле у Пинчонов. Обладая здравым смыслом и, главное, происходя из рода Пинчонов, Фиби считала эту басню нелепостью, какой она и была. Но старые суеверия, передаваясь из уст в уста через целый ряд поколений, производят на нас сильное действие. Поэтому-то, когда Фиби услышала бульканье в горле у судьи Пинчона, которое было для него делом обычным и, хотя происходило непроизвольно, не показывало ничего особенного, кроме разве что, как полагают некоторые, предрасположенности к апоплексии, — когда молодая девушка услышала это странное и неприятное бульканье, она выпучила глаза и всплеснула руками.

Со стороны Фиби было довольно глупо смутиться от такой безделицы и непростительно обнаружить свое смущение перед человеком, которого эта безделица касалась больше всех. Но этот казус так странно согласовывался с прежними ее представлениями о полковнике и судье, что в эту минуту он показался ей тождественным с ними.

— Что с вами, милая? — спросил судья Пинчон, бросив на девушку жесткий взгляд. — Вы чего-то испугались?

— О, ничего, сэр, ничего совершенно! — ответила Фиби с улыбкой, сердясь на саму себя. — Но, может быть, вы желаете поговорить с моей кузиной Гепзибой? Прикажете позвать ее?

— Подождите минутку, сделайте одолжение, — остановил девушку судья, снова засияв улыбкой. — Вы, кажется, немножко расстроены сегодня. Городской воздух, кузина Фиби, не соответствует вашим здоровым привычкам? Или вас что-то тревожит? Не произошло ли чего-нибудь особенного в семействе кузины Гепзибы? Приезд, а? Я угадал? В таком случае в вашем беспокойстве нет ничего удивительного, моя маленькая кузина. Жизнь в одном доме с таким гостем может еще как встревожить невинную молодую девушку!