– Почему на игре вы сказали «тело»? – будто выстрелил в него Карлсен.
– А почему вы сказали «убийца»? – парировал Томпсон.
– Раз есть тело, значит, должен быть и убийца.
Сказав это, Адам Карлсен победно вскинул подбородок. Этот жест несколько обескуражил Томпсона – ему казалось, он уже вновь стоял крепко, однако его голос едва не дрогнул.
– Вы, кажется, швед? – спросил он, опершись о каминную полку.
– Норвежец.
– Тогда, думаю, вам будет понятно, что британцы произносят в быту «тело» столь же часто, сколь норвежцы говорят «лосось».
Карлсен упрямо заметил:
– Но ни разу, пока я здесь, ни «тело», ни «лосось» за игрой не всплывали.
Это стало последней каплей.
Мрачная уверенность Томпсона подтвердилась: любое его слово будет использовано против него. Он решил не продолжать.
Они помолчали.
Через минуту Карлсен выключит свет в оранжерее.
Игра окончена.
И проиграна.
Чувствуя это, Джеффри Томпсон выдохнул и медленно произнёс:
– Как вы думаете, мистер Карлсен, её столкнули?
– Вы имеете в виду Ольгу? Или Ванессу? Или, может, их обеих?
У Томпсона участился пульс. Сказанное так удивило его, что он, слегка попятившись, едва не снёс жардиньерку, на которой громоздилась пальма в горшке. Он только остановился как вкопанный, ошарашенно уставился на Адама Карлсена. Тот щёлкнул выключателем. Гостиная погрузилась во тьму; на толстых линзах Карлсена остались тусклые блики светильника с лестничного пролёта.
– Вы сказали тогда – «это должно было случиться». Вы ведь почувствовали, как и я, что здесь что-то не так.
Карлсен отмолчался.
Томпсон попробовал ещё:
– Старый джентльмен говорил, что Ольга много чего видит из того, чего не видят другие. Вы же не думаете, что это совпадение?
Снова молчание.
Томпсон сжал губы. Его терзало множество вопросов.
– Я ходил проверить ставню, правда ли Ольга о неё ударилась, но процедурную закрыли… Скажите же наконец что-нибудь!
Карлсен прервал его мучения:
– Иногда единственный способ понять человека – занять его место.
Томпсон нахмурил лоб.
– Чьё конкретно место? – спросил он.
– В этом ещё предстоит разобраться, – ответил Карлсен.
Глава 8
Сара стояла перед окном и расчёсывала волосы. Стекло, рассечённое крест-накрест чёрным свинцовым переплётом, отражало её нагое тело.
По комнате горели свечи, их пламя разбросало многослойную тень вокруг. Под оконную раму забирался холод, но Сара не спешила.
Она думала о времени, о том, сколько его было упущено.
Два года.
Она выстояла.
Порывы ветра били в стекло и колебали его, и отражавшиеся в нём предметы и тела, подсвеченные охрой каминного пламени, вздрагивали.
Часы пробили час ночи.
Саре было важно, чтобы он следил – она считала, что дразнит его. Так же, как он два года дразнил её (неосознанно, лишь своим присутствием). Майкл лежал за её спиной в смиренном ожидании. Но в его оконном отражении всё трепетало: его всклоченные волосы, прилипшие ко лбу и скулам, плечи и грудь, блестевшие от пота.
Без очков он выглядел таким беззащитным…
Он опустил глаза.
Сквозняк подхватил пламя свечей. Те, что стояли на подоконнике, замигали и погасли. Внезапно кровь застыла в жилах. Виски и щёки загорелись резким жаром…
Она почувствовала взгляд там, в отражении, следящий за ней.
Но Майкл – как от стыда – глаза закрыл!
Взгляд словно просачивался через окно снаружи, из снежной круговерти.
Сара прижала руки к груди, замерла. Стала всматриваться. Всматриваться в темноту. Как-то Майкл говорил ей, что такое занятие помогает понять себя.
Сейчас ей было не до психологии.
Но разве мог кто-то за ней подглядывать? Все должны спать.
Воображение?
Подсознание? Возможно, что-то просилось наружу?
Совесть?..
Сара сама себе удивилась – её никогда, почти никогда, не мучила совесть. Она была честна. Всегда была. И продолжает быть. Как-то раз она не подмела под мебелью…
– Ты выйдешь за меня?
По обнажённой спине словно ангел крылом провёл. По коже пробежали тёплые мурашки. От этих внезапных слов всё другое перестало что-либо значить.
Сара вновь стала слышать, каким приятным, а не зловещим было потрескивание в разожжённом камине.
Теперь она думала о том, сколько счастливого времени у неё впереди.
Барбара не спала. Читала.
Впервые за много лет взяла в руки Библию – где-то там она надеялась отыскать ответы – и села с ней у ледяного окна. За плечом горела лампа.
Текст был сложным и маловразумительным. Что тогда, в детстве, когда бабушка её силой тыкала носом в пахнущие лигнином страницы, что сейчас.
Барбара хмурилась. Не могла понять, что чувствует, не могла упорядочить мысли. Даже понять, хорошие они были или плохие, – не могла.
Обычно у неё всё просто.
Постирала, приготовила, подала. Поела на кухне. Помыла посуду, приготовила отвар, обошла пациентов, проверила лекарства. Выпила чай на кухне. Убрала на крыльце, ушла мыть полы, приготовила обед. Поела на кухне. Помыла посуду, приготовила отвар, принесла мяч, подала шприц, вытерла пыль, приготовила ужин. Поела на кухне. Помыла посуду…
Нет, она не будет об этом думать.
Она читает Библию.
«…И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Моё».