Итак, в конце 1858 г. Ротшильды отразили вызов, брошенный им не только во Франции, но и на всем Европейском континенте. Во многом это стало возможным потому, что, в то время как средства Перейров оставались в основном парижскими, средства Ротшильдов были поистине многонациональными, а их империя в течение 1850-х гг. дотянулась даже до новых золотых приисков в Калифорнии и Австралии. Благодаря подавляющему превосходству в годы Крымской войны Ротшильды восстановили свое главенство в области европейских государственных финансов. В то же время благодаря их союзу с Банком Франции в период спада 1856–1857 гг.
удалось сохранить конвертируемость валюты, а реформы, которые могли бы облегчить положение Перейров, были отклонены. Последовавшее затем состязание за контроль над железными дорогами Центральной и Южной Европы было неравным. Тем не менее для того, чтобы закрепить за собой важнейшие железнодорожные линии, связавшие Австрию с Германией, Италией, Венгрией и Балканами, Ротшильдам пришлось подражать Перейрам: они учредили собственные варианты «Креди мобилье» в Турине и, что еще важнее, в Вене. После того периода, в силу усложнения структуры, все труднее становится рассматривать растущую деловую империю Ротшильдов как один цельный организм, каким, несомненно, считал империю Джеймс. До 1859 г. Ротшильдам везло в одном знаменательном аспекте: во время Крымской войны они стали кредиторами победителей, а не побежденных. Настоящее испытание ждало их в 1859–1870 гг., когда они неоднократно оказывались по обе стороны решающих конфликтов, которым суждено было перекроить карту Европы.
Глава 3
Национализм и многонациональность (1859–1863)
Потеря Ломбардии… это потеря его железных дорог и дивидендов по его займу!
Вечером в четверг, 14 января 1858 г., в доме Альфонса де Ротшильда на улице Сент-Флорентен ужинал австрийский посол в Париже. Вдруг из Дома Ротшильдов прибыл клерк со срочным посланием. Джеймс, который также присутствовал на ужине, вышел из комнаты, но почти сразу же вернулся – «очень бледный», по словам Хюбнера, – и сообщил собравшимся, что итальянские террористы покушались на жизнь Наполеона III и императрицы Евгении. Понял ли Джеймс, что покушение послужит катализатором еще одного вмешательства Франции в итальянские дела, на сей раз решительно на стороне «революции» и против Австрии? Такое кажется маловероятным; было бы логичнее ожидать, что оставшийся невредимым император выступит против итальянского националистического движения. Вначале он именно так и поступал.
И все же, хотя Наполеон согласился на казнь своего вероятного убийцы, Феличе Орсини, император предпочел воспользоваться им как способом для странного выражения сочувствия делу национализма: перед казнью были преданы огласке два письма, предположительно написанные Орсини. В первом из них утверждалось, что, «пока Италия не вернет независимость, ни ваше величество, ни Европа не могут быть уверены в мире». Если даже этот призыв к оружию составил не он сам, Наполеон, несомненно, собирался на него ответить. Почти сразу же он обратился к правительству Пьемонта; 20 июля он встретился с Кавуром в Пломбьере, где обсуждалось не что иное, как перекройка карты Италии: в обмен на Савойю, по предложению Кавура, Наполеон должен был помочь Пьемонту создать Королевство верхней Италии «от Альп до Адриатики», которое затем образует Итальянскую федерацию с Папской областью, Королевством обеих Сицилий и оставшимися государствами Центральной Италии. Однако лишь в январе 1859 г. Франция и Пьемонт подписали официальное соглашение, символически скрепленное браком дочери Виктора-Эммануила Клотильды и имевшего сомнительную репутацию кузена Наполеона, принца Жерома (кроме того, Франции ради общего блага пожертвовали Ниццу). Но дипломатические маневры промежуточных месяцев, которые сопровождались неоднократными нападками на Австрию во французской прессе, давали Джеймсу все больше поводов для беспокойства – во всяком случае, так казалось.