Дом родной

— Нет, в школе еще учились вместе… по комсомолу друзья. И еще просьба: нельзя ли бензинчиком подзаправиться?

Швыдченко быстро написал записку.

— Ну что ж, валяй. Передавай привет Евсеевне и ее взводу. На обратном пути заезжай к дворянам, помаракуй с ними насчет наших планов. Председатель-то ихний так и не явился. Хитруют, видать. Ну ничего. Теперь мы их приведем в христианскую веру… С тобою вместе, — улыбнулся Федот Данилович.

— Есть привести в нашу веру, — почему-то довольный, откозырял Зуев.

Уже подойдя к дверям, он остановился, подумал и, сняв фуражку, вернулся к столу. Федот Данилович, держась за трубку телефона, вопросительно посмотрел на майора.

— Вот еще какое дело… Как для наших подвышковских земель будет такой злак, как люпинус?

— Ого, — сказал Швыдченко, бросая трубку обратно. — Это ты, Петро Карпыч, делаешь успехи. Ведь прямо в точку ударяешь. Люпин для наших песчаных земель — золото. Только это не злак, а бобовое растение. Оно прямо из воздуха азот таскает в почву. Если бы в прошлом году то самое поле с гладкими грачами, которое мы вчера видели, было под люпином, не пришлось бы лучшему в районе звену Евсеевны на себе коровье дерьмо возить.

— Нет. Я не в смысле навоза…

— А в каком же еще смысле?

— Как оно для корма? Скажем, бычкам или даже кролям тем алехинским.

— Или тот самый, с ушами? Как его? — и Швыдченко смешно передразнил маленького кроликовода.

— Свечколап, — напомнил Зуев.

— Вот-вот. Так вот не приведи бог или случай тебе, товарищ уполномоченный, — снисходительно сказал секретарь, — колхозникам такое сказать. Засмеют ведь. Понимаешь, это не корма, а зеленое удобрение. Для наших земель наилучшее. Но для корма… есть в нем такой яд, алкалоид называется. Если бы, скажем, тем Свечколаповым кролям один раз дать его вволю нажраться — погибла бы вся ферма. А мальчонку того славного ты своими руками погубил бы…

— Ничего не понимаю, — сказал Зуев. — А я привез семян. Такие, как белая фасоль, немного помельче, так мне его именно для скота рекомендовали.

— Где?

— Из Германии…

Швыдченко свистнул.

— Мы, когда партизанили, мышьяк офицерам-гестаповцам рекомендовали для приправы к колхозной говядине.

— Да нет, Федот Данилович, бригадир колхозный. Животновод из Черниговщины. Он мешков с пятнадцать его вез на семена и мне дал.

— Сколько его у тебя?

— Кило двадцать — тридцать. Словом, полный под завязку солдатский сидор. Так и говорил: люпинус безалкогольный, что ли… Такие белые фасолинки…

— Безалкогольный, говоришь?. Такого не бывает. Белые? Чудеса… Постой, постой, а ведь верно. Был у нас на Черниговщине, на Носовской опытной станции, дедок один. Так он все норовил тот яд алкалоид из него убрать. Безалкалоидный, а не безалкогольный. И даже вроде грядочки две у него получилось, но перед самой войной. Какая штуковина… а? Дедок такой, Штифарук его фамилия.

Зуев молча полез в карман, достал свою записную книжку, долго листал ее…

— Верно. Вот. Майор Штифарук.

— Майор? Какой из него майор. В сороковом он белый как лунь был. Лет, может, шестьдесят с гаком. А может, и все семьдесят. Какой он из себя, тот майор?

— Я его и в глаза не видел. Мне бригадир его фамилию назвал. Черниговский бригадир.

— А бригадира как звать? Колхоз какого района?

Зуев только развел руками, как тот ефрейтор на пограничном КПП в Бресте.

— Придется мне самому на эту твою фасолину поглядеть, товарищ военный. Дело рисковое. Но, видать, интересное. Если бы не было при том твоем солдатском сидоре этой фамилии Штифарук, я подумал бы — разыграл тебя, по-хулигански разыграл тот бригадир. Если не сказать хуже — по-вредительски… А так — надо посмотреть. Ну этим мы еще займемся.

2

Вернувшись с бюро к себе в военкомат, Зуев просмотрел гладко и грамотно оформленные бумаги. Затем вызвал к себе майора Гриднева.

— Прошу посмотреть, товарищ майор. Чтобы все было по правилам. Подписи вам будут. Как я вчера сказал, — произнес он вежливо и сухо, не поднимая головы.

— Я уже просмотрел, товарищ военком.

— Вопросов нет? — Зуев поднял голову и только сейчас взглянул на насупленного подчиненного, безукоризненно стоявшего по стойке «смирно». Выдержав несколько секунд его взгляд, Зуев улыбнулся и протянул руку.

— Ну ладно… мир, мир… — И, подойдя к нему вплотную, сказал: — Совсем тут никакая не фанаберия начальническая — этого я сам терпеть не могу. Просто мы с секретарем райкома решили помочь этим труженицам… замечательным. Понятно?

— Слушаюсь… — облегченно вздохнул Гриднев.

— Ну вот и хорошо. Жалоб не будет?

— Нет, товарищ военком, — совсем весело ответил Гриднев.

Через полчаса явился Шамрай.

— Стеклышко? — спросил Зуев, пристально взглянув на друга.

— Как приказано, — мрачновато ответил Шамрай.

— Тогда — поехали…

Проходя по военкомату, Зуев на ходу отдал распоряжения, оставив Гриднева своим вридом.

— Вернусь завтра к середине дня… В случае надобности — ищите по телефону в «Орлах».

Придя домой, Зуев неожиданно застал у себя Швыдченко. Тот сидел на стуле и внимательно слушал, что ему не спеша говорила мать.

— Ну вот, Петро Карпыч, мы с Евдокией Степановной и познакомились.