Дом родной

И сразу же сухие строчки немногословной бумаги ожили. Канцелярские фразы запрыгали перед глазами, зазвучали хрипловатым баском, требуя немедленного действия, движения и живого дела. Зуев еще раз перечитал подпись и широко улыбнулся, вспоминая своего военного начальника. Конечно же это был не только его, но и доброй сотни офицеров его возраста наставник и любимый всеми солдатский батька. Мало в нем было внешнего лоска, в меру было обаятельной грубоватости, которая вытекает из неуловимого сознания человеческого достоинства, развитого у людей, хорошо понимающих, что они на полную силу выполняют свое жизненное предназначение. Полковника Коржа никак нельзя было назвать счастливым любимцем военной судьбины. Даже наоборот. Почти каждое удачное дело, совершенное в начале войны полком, а затем дивизией полковника Коржа, часто, очень часто заканчивалось персональными неприятностями для самого комполка или комдива.

— Такой уж он невезучий человек, — шутили в армии.

— Да оно и понятно. Это еще из той братвы, что вышла на борьбу при жизни великого Ленина. Твердой закалки люди… — восхищался им при форсировании Днепра Алехин.

— Твердой-то твердой. Это верно. Раз навсегда усвоил нравы и психологию пламенного времени. А времена-то меняются… — говорил то ли в похвалу, то ли в порицание Васька Чувырин.

Так рассуждали офицеры постарше.

Новички, молодежь, видевшие в нем образец, доискивались: что же все-таки в нем главное?

— То, что всегда человека ставит на первое место: твердость характера… Ну и потом очень здорово умеет ладить с массой, с подчиненными, не спуская им ни в чем. Требует с солдата крепко, но никогда не оскорбляет его своей требовательностью, — резюмировал как-то Зуев.

— И не хочет ладить с самодурами… Ни к кому не подлаживается.

— Не хочет? Может, и хочет уже… Да просто не сумеет и не сможет.

Действительно, любимой поговоркой Коржа была: «Служить всегда готов, прислуживаться — тошно»… Не шибко грамотные в художественной литературе офицеры склонны были приписывать авторство этой крылатой фразы именно полковнику Коржу. Когда же Зуев как-то взялся доказать, что еще Грибоедову была известна эта горьковатая истина, ребята даже «полезли в бутылку». Ведь большинство из них были с семилетним образованием, а даже в нормальных офицерских училищах в те времена было не до художественной литературы.

Словом, еще в первый год войны произведенный в полковники Корж через два-три месяца был лихо разжалован в майоры. Никто толком не знал за что…

— По причине излишней требовательности к своему левому соседу. У того нрав покладистее. Твердо «тактику» знает… Поласковее выражайся снизу вверх и потверже действуй сверху вниз, — по секрету сообщил заезжий армейский офицер связи.

Через полгода Корж достиг своего предыдущего звания, но уже к лету сорок четвертого снова пришлось ему спарывать одну звездочку с полковничьего погона. На этот раз дело принимало не менее серьезный, да, пожалуй, и, более легендарный оборот. На довольно справедливое, но выраженное в грубейшей форме — с угрозами — замечание он резко осадил низкорослого и очень вспыльчивого начальника. Тот не сдержался, подбежал к строптивому подчиненному и стал смешно подпрыгивать, делая неудачные попытки достать своей рукой лицо полковника Коржа. А тот, как назло, имел физическую возможность смотреть на свое высшее начальство сверху вниз. Полковник еще выше поднял гордую голову, отошел на два шага и, спокойно расстегивая кобуру, сказал очень тихо, но весьма убедительно:

— Товарищ командующий, стреляю в яблочко и чести советского офицера никому марать не позволю!

Много боевых эпизодов, оригинальных распоряжений Коржа по вверенной ему дивизии, а то и просто хороших, разумных слов и дел вспомнилось Зуеву, пока он держал в руках лаконичную директиву облвоенкомата.

Остальную почту читать не хотелось. Он оставил у себя только эту бумагу. Она показалась ему теплым и родным фронтовым приветом.

— Я сам пока подработаю этот вопрос. А вы разберитесь с остальной почтой.

Сказаны эти слова были майору админслужбы Гридневу так тихо и ласково, что тот даже удивился. До этого он считал военкома черствым и молчаливым служакой и недалеким человеком. А Зуеву просто хотелось еще остаться наедим не с полковником Коржем. Подумать и повспоминать.

Присев у окна, Гриднев быстро стал разбирать конверты своими музыкальными пальцами. Остановился на одном и долго, с сомнением разглядывал письмо.

— Товарищ военком. Это вам лично. — Он подошел вплотную к столу начальника. Почтительно вытянувшись, подал Зуеву еще один конверт. Адрес был написан правильно, но действительно возле фамилии военкома значилось: «Лично» в руки».

Небрежно сунув письмо под директиву из области, Зуев мимоходом подумал: «Не иначе какой-нибудь настырный проситель… Насчет помощи или пенсии. Есть же люди — наивно считают: то, чего не может сделать райвоенком, вполне может сотворить «сам майор Зуев», стоит только слезливо и «лично» его разжалобить покрепче…»