Дом певчих птиц

– Платье тебе очень идет. Я рад, что не ошибся с подарком, – произнес он, глядя на Соню, и добавил: – Я бы не хотел опаздывать. Буду ждать вас внизу, надеюсь, больше пяти минут на разговоры не потребуется. – Многозначительно посмотрев на внучку, Николай Степанович направился к лестнице.

– Мы идем в гости, на самый обыкновенный ужин. А не на бал, – отрывисто произнесла Оля. – И совершенно незачем так наряжаться.

– Но на тебе тоже красивое платье. Помнится, ты надевала его в прошлом году на день рождения Кати Калининой.

– Да, и именно поэтому оно потеряло право быть праздничным. Ни к какому торжеству оно больше не подойдет. – Оля говорила ровно и четко, будто хотела обрезать каждым словом. Но чем дальше, тем труднее удавалось сохранять холодность, подбородок уже подрагивал, зеленые глаза сверкали, пальцы сжимались в кулаки. – Переоденься.

Соня хорошо помнила тот день, когда впервые появилась в доме Абакумовых. «Я очень рада, что ты теперь будешь жить у нас. Пожалуй, это одна из самых лучших моих затей. Да, да, да! Ты тоже должна стать хромой. Не думаю, что это слишком больно. Зато мы будем одинаковыми. Ну, что же ты стоишь? Прыгай». Разве можно забыть мелькающие убийственные ступеньки лестницы и обжигающий душу страх?.. Но время давно закалило Соню, оно расправило ее плечи, научило терпению, сдержанности, осторожности и щедро подарило интуицию. Теперь Соня знала, когда нужно уступить Оле, а когда категорически нельзя, иначе потом будет гораздо хуже: через день, через два, через три… Минута слабости обязательно вернется и растянется на часы. А сейчас казалось и невозможным отдать новые ощущения, вспыхнувшие в груди около зеркала несколько минут назад.

– Нет.

– Делай, что я говорю!

– Мне нравится это платье, давай не будем спорить, – миролюбиво предложила Соня. – Николай Степанович ждет.

– Я последний раз спрашиваю, ты переоденешься или нет? – Оля сделала шаг вперед, нервно убрала светлый локон за ухо и вздернула подбородок. Почему лишь изредка удается победить Соню? Да и победа ли это или молчаливое несогласие? Вот же – протяни руку и сломай, перечеркни, прикажи, подчини! Но, нет… Большие серо-голубые глаза смотрят внимательно, и в них не отыскать слабости, бессилия или покорности. – Не пойму, зачем ты мне перечишь, может, тебе это доставляет удовольствие?

– Вовсе нет. – Соня пожала плечами и добавила: – Пойдем, не будем задерживаться.

Предчувствуя проигрыш, Оля огляделась по сторонам, точно желала выбрать, что сокрушить в первую очередь. Крики, бранные слова и угрозы никогда не причиняли ощутимую боль Соне, а так хотелось, чтобы на ее лицо немедленно легла тяжелая тень отчаяния. «И зачем дедушка подарил тебе красивое платье!» Взгляд Оли остановился на клетке с кенаром, и… зеленые глаза мстительно блеснули.

Соня давно не скрывала дружбу с Хвостиком, в этом не было необходимости. Утро обычно начиналось с его пения, а вечер заканчивался чтением книги в уютном кресле желтого зала. Рядом с любимой птицей, умело прогоняющей стойкое ощущение одиночества…

Мгновенно оказавшись рядом с клеткой, Оля открыла маленькую дверцу, а затем метнулась к окну и распахнула его.

– Или ты сейчас наденешь серое платье, или он улетит!

Но Соня не успела ответить, Хвостик принял решение за нее: легко выпорхнув на свободу, он сделал прощальный круг по залу и на короткую секунду оранжевой вспышкой окрасил вытянутую арку окна. Тишина зазвенела, да так, что захотелось крепко накрепко зажать уши ладонями и никогда не опускать рук.

– Сколько я могу вас ждать? – раздался за спиной недовольный голос Николая Степановича.

Соня молчала. И молчала она еще несколько дней, в основном проводя время в своей комнате. Оля злилась, явно сожалела о своем поступке, делала короткие попытки к примирению, не получала ответа, фыркала и то злилась, то тоже молчала, изображая обиженную.

Соня хорошо запомнила ощущение пустоты, появившееся в душе в тот момент. Оно и теперь, по прошествии двух лет, давало о себе знать: тихой грустью в дождливые вечера и в середине весны, когда воздух наполняется ароматами листвы и щебетом птиц. Странно, ни одна слеза не прокатилась по щеке, поминая утрату: плакать по Хвостику не получалось. Будто он жив (вот точно жив!) и издалека не позволяет верить в плохое.

– Где ты теперь? – прошептала Соня, постояла еще немного около стола, затем развернулась и направилась на первый этаж в столовую. Время обедать, Николай Степанович не любит, когда опаздывают.