Дом окон

Было одно исключение в политике неприкосновенности, которую проводили мои родители, и случилось оно в субботу. Мой отец хотел посмотреть на китов, а еще хотел, чтобы мы поехали все вместе. Он настаивал, а это случалось нечасто. Да, жизнь подражает искусству. Я с негодованием отнеслась к вмешательству в свое личное свободное время, но мне было любопытно увидеть существ, которые настолько захватили Мелвилла, что он сделал их мерилом, с которым соотносил весь мир. Мама была единственной, кто совсем не хотел ехать. Она не умела плавать, и ей не очень хотелось провести день на воде, пока под ней на глубине ста метров резвились бы громадные животные. Поэтому они и ссорились за завтраком. Почему бы ему не взять меня с собой, а она прогуляется по магазинам до нашего возвращения? Меня это вполне устраивало, но папа был непреклонен. Мы поедем всей семьей, сказал он, и его лицо стало не красным, а серым от гнева – первый признак инфаркта, который по прошествии трех месяцев приведет его сначала в больницу, а затем на кладбище. Мама сдалась, и вопрос был решен.

На корабле нам предлагали таблетки от тошноты. Мама выпила две, и вскоре почувствовала усталость. Бо́льшую часть пути в открытый океан она провела в своем кресле с рассеянной улыбкой и отсутствующими глазами, на которые постепенно опускались веки. Когда мы подплыли к китам, она тихонько похрапывала. Отец хотел ее разбудить, но я его переубедила. Я знала, что она предпочтет открыть глаза и увидеть землю. Кто знает? Возможно, она взяла две таблетки не по незнанию.

И мы смотрели на китов вдвоем с отцом – не самый худший расклад. Мы с папой ладили: не дружили, но и не ругались. Может, потому, что он не притворялся, что понимает меня – в отличие от мамы, которая никогда не упускала случая напомнить, что очень хорошо знает, каково мне. Даже если ее накопленный жизненный опыт не имел никакого отношения к моей ситуации, он при этом делал ее квалифицированным специалистом в решении любых проблем, с которыми я сталкивалась. Она рассказывала истории не для того, чтобы я вынесла из них урок, а для того, чтобы вновь пережить моменты своей юности, словно забывала, что когда-то была молодой. Папа не утруждал себя рассказами. Если я приходила к нему со своими проблемами – такого, конечно, почти никогда не было, но представим, – он внимательно слушал, задавал несколько вопросов, чтобы прояснить все детали ситуации, а затем выносил свой вердикт. Твоя лучшая подруга сплетничает за твоей спиной? Найди себе новую подругу. Он всегда предлагал простые, но совершенно неприменимые решения.

Самое смешное: под слоями маминой постоянно расширяющейся автобиографии обычно скрывался совет, который мог бы мне пригодиться. Чтобы понять его, мне нужно было стать принцессой на горошине. И прочувствовать маленький шарик через стопку матрасов. В папе я больше всего ценила подход. Выслушать, задать вопросы, высказать свою точку зрения, конец. Будучи подростком… По крайней мере, когда я была подростком, я меньше всего хотела, чтобы родители пытались найти между нами сходство. Я хотела, чтобы они уважали меня как личность, которая, конечно, менялась в зависимости от того, с кем из них я говорила; чтобы я сама могла решать, что мне делать; и чтобы они продолжали обеспечивать меня едой, кровом и, по мере необходимости, деньгами. Безусловно, ни мама, ни папа этому идеалу не соответствовали. Даже рядом не стояли. Все сводилось к тому, что папа действовал мне на нервы чуть меньше, чем мама.

И вот мы стояли вдвоем, у фальшборта, пока корабль поднимался и опускался в удивительно неспокойных водах. Отец прилип к нему сразу, как только мы поднялись на борт корабля. Он обернулся и посмотрел туда, где сидели мы с мамой и, вскинув брови, указал по обе стороны от себя, но я покачала головой, и мама тоже. Он пожал плечами и продолжил осматривать гавань. И не сдвинулся с места даже тогда, когда корабль вышел в океан; ветер трепал его волосы – он снова сделал этот ужасный зачес – и развевал их над его головой подобно знамени. Я невольно наблюдала за ним. Я взяла с собой «Моби Дика», но после нескольких минут чтения на воде у меня разболелась голова и появилось чувство, что живот собирался оформить возврат обеда. Плеер я забыла в машине, поэтому пришлось наблюдать за людьми, чтобы убить время. Почти все они сидели и смотрели на океан. Несколько людей с зелеными лицами и дрожащими губами поспешили в сторону уборных. Меньше всего людей было у борта: там обнимались перешептывающиеся влюбленные парочки и стоял мой отец. Вцепившись в фальшборт, выпрямив спину, он выглядел непривычно жизнерадостным. Нет, он не напоминал мне капитана Ахава. Боже упаси. Он не походил ни на матроса, ни даже на командира корабля. Но для меня он тогда был похож на старого морехода, к которому приставляли молодых матросов – и командиров, – потому что он успел забыть об океане больше, чем им всем когда-нибудь будет известно. Странно было видеть его таким. Странно, но приятно.