Дом окон

Я хочу, чтобы ты понимал: я не отрицала того, что чувство вины – и Роджера, и мое собственное, – имело влияние на все происходящее с нами. Но оно было не единственным фактором. Поразмышляв над версией Роджера еще три дня, я не смогла прийти к определенному мнению. Если согласиться с тезисами, то теория была вполне логичной, но в том-то и дело, что я не могла с ними согласиться. Вдруг Томас Бельведер все-таки столкнулся с чем-то необычным в то лето, которое он провел в Доме? Конечно, поиск конкретных подтверждений привел меня в тупик, но нельзя же было полностью исключать эту возможность. Кто знает, что могло произойти в доме за эти годы, десятилетия? Да в нем, ради всего святого, жили студенты в шестидесятых. И с чего это Роджер взял, что в моей жизни не найдется объяснения произошедшему? Я тоже потеряла ребенка. Может, это его душа пытается связаться с нами. Учитывая все, что произошло между Тедом и Роджером – и между Тедом и мной, – призрак Теда представлялся более правдоподобным, чем призрак моего ребенка или какое-нибудь привидение, поселившееся в доме. Но я никак не могла отделаться от убеждения, что объяснению Роджера чего-то решительно недоставало, будто он упустил из виду самое важное и основное. Не скажу, что разделяла пессимизм доктора Хокинс по поводу мертвых, не совсем, но… Был Роджер, уставившийся в никуда, и его слова: «Ты опозорил и опорочил нашу семью», «Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя».

Да, мне и в голову не пришло, что рассказ Роджера кажется неполным, потому что он умышленно опускает некоторые детали… Но об этом позже.

Я дошла до лужайки. Остановилась и бросила взгляд на огромное здание, которое я считала своим домом; на это здоровенное место, где произошли важнейшие события моей жизни. Их было не так уж и много, и, я уверена, намного меньше, чем у Роджера, но достаточно, чтобы я ощущала с ним связь. Хоть и неприятную. Стоя там, у Дома, глядя в вечернее небо, на буйство белых облаков и отражение бронзового солнца в окнах, я думала о Роджере: как он проходил или пробегал мимо, останавливался, окидывал его взглядом, пока его пространственную сущность не сменяла временна́я, и перед ним возникал дом, в котором жили воспоминания о Теде.

Позади меня пронеслась и просигналила машина. Я подскочила и оглянулась. Это был Ламар, священник Нидерландской реформатской церкви, на своем «Сатурне». Я помахала ему в ответ и проводила его взглядом дальше по улице, до его дома рядом с церковью. К счастью, находилась она не близко, и он не стал останавливаться и спрашивать, чем я занимаюсь, потому что ответа у меня не было. Воображаю фантазии своего мужа? Интересно, если бы доктор Хокинс проехала мимо и заметила, как я стояла и рассматривала дом, выпрыгнула бы она из машины, чтобы оказать мне экстренную психологическую помощь на месте? Как там шутка? Мы не сходим с ума – мы из него вылетаем? Я направилась к входной двери.

Войдя в дом, я прошла на кухню, открыла холодильник, чтобы посмотреть, чем можно было поживиться, но почти ничего не нашла, кроме начатого жареного риса и курицы в цитрусовом соусе в картонных коробочках – держу пари, в китайском ресторане мы с Роджером висим на доске «Покупатели года», – так вот, пока я решала, хватит ли мне продуктов, чтобы приготовить красный карри, я думала о Роджере. Ты же бывал у нас на кухне, да? Там одни окна, и из-за этого температура градусов на десять ниже, чем во всем доме, особенно зимой. Подойдя к кухонному столу, я могла видеть лужайку, у которой стояла несколько минут назад. За последние три недели Роджер только лишь раз вышел на прогулку – в тот (или следующий?) вечер, когда я присоединилась к его исследованию нашей Общей Странности. Он отсутствовал несколько часов, бродил по улицам ночного города. Я представила, что он стоял на том же месте, что и я. Тогда не было луны, а свет исходил только от небольшой лампы в окне библиотеки. Дом скрывался в тени, местами его очертания сливались с ней. В ту ночь ему казалось, что дом увеличился в размерах, словно тень прибавляла ему объема, добавляла внушительности. Роджер засунул руки в карманы и со свистом выдохнул – так он делал, когда был особенно раздражен; старая привычка с детства, когда ему запрещали открыто выражать свои чувства. Подумать только, именно это место должно стать для него чужим: место, которое он восстановил собственными руками, свидетель его академических достижений, дом его семьи и его сына, Теда.