Когда Джон выключил двигатель и тихо, как гарпия, вкатился в гараж, было уже за полночь.
В доме было темно. Аманда, закинув руки за голову, спала посередине кровати. Телевизор работал. Под примитивное бренчание электрогитар два лысых охранника растаскивали в стороны двух чудовищно толстых женщин, а вокруг них клубился пар от сухого льда. Женщины размахивали кулаками, их ноги работали как венчики во взбивалке для яиц. На обеих выше пояса остались только лифчики и черные провода микрофонов, хотя за резинку легинсов одной из воительниц еще была заткнута изодранная в клочья блузка. Она размахивала сорванным с головы противницы париком, визжала и изрыгала ругательства, которые запикивали громким высокочастотным сигналом. Предметом спора двух дам, по всей видимости, был долговязый мужчина, который, ссутулившись, сидел в кресле у них за спиной. Он сидел, расставив ноги, на лице его с поднятыми бровями отражались раздражение и скука одновременно.
Всем своим видом он как бы говорил: «Посмотрите, во что меня угораздило вляпаться».
Джерри Спрингер надел маску невыразимой словами грусти и, когда на него направляли камеру, печально качал головой.
Джон вырубил телевизор и, не включая света, разделся. Присел на край кровати и стал смотреть на Аманду. В свете уличных фонарей ее кожа казалась молочно-голубой.
Аманда пошевелилась и открыла глаза.
— Привет, — сказала она и подвинулась, освобождая для него место.
— Привет, — отозвался он.
Джон скользнул под одеяло и подогнул ноги у нее под коленями. А когда обнял ее, она взяла его руку и сжала у себя под подбородком.
— Прости меня, — пробормотала Аманда, — я не должна была отсылать твое резюме. Просто мне хотелось помочь.
— Я знаю, — сказал Джон. — И ты меня прости, я вел себя как идиот. Я пойду на собеседование.
И уткнулся лицом в ее волосы. Они были мягкие и гладкие, совсем не такие, как раньше, но все еще пахли Амандой. Джон вдохнул этот запах и задержал дыхание, а потом поцеловал ее в затылок и закрыл глаза.18