Дом обезьян

После этого разговора Джон почувствовал себя совершенно разбитым. Он по собственному опыту знал, какими свиньями могут быть мужчины. Потому что сам был таким.

Это случилось в Неделю первокурсника, а он и был первокурсником. Это было его единственным оправданием. Родители «сбросили» его возле общежития всего восемь дней назад, и теперь он тестировал свое новенькое фальшивое удостоверение личности в пивном баре с липким полом под названием «Насти Хаммер Тэпрум». Посетители этого заведения добавляли соль в свои разбавленные напитки. Он из кожи вон лез, чтобы показать, что умеет пить, хотя на самом деле совсем этого не умел.

Жинетт Пайнгар обслуживала столики. Ей было около сорока, то есть в то время Джону она казалась старухой, но у нее были красивые ноги, а полумрак в баре был ей к лицу. Из-за одного только имени он сразу почувствовал тягу к ней. Как может Тигпен не симпатизировать Пайнгар? («Пойло и уксус, — вздыхала она, — и так всю мою жизнь. Каждый мой дружок, от которого я это слышала, думал, что он первый такой остряк».) В какой-то момент, когда лицо у него стало бледно-зеленым, она принесла ему розовое маринованное яйцо из огромного кувшина на стойке. Вероятно, она решила, что это благотворно подействует на его желудок. Он от всего сердца ее поблагодарил и зажал яйцо в кулаке, потому что от одного только запаха этого яйца в желудке у него поднялся девятибалльный шторм.

Джона передернуло. Он до сих пор не знал, получилось у него переспать с этой женщиной или нет. Остались лишь какие-то обрывочные воспоминания. Вот он стоит на голове, кто-то приставил воронку к его рту, а люди вокруг орут и подбадривают, пока он давится нескончаемым потоком пива. Кто-то добавляет в пиво виски, в стаканы, в кружки. Люди кричат: «Хо-о! Хо-о! Хо-о!», а он пьет и захлебывается. А потом вдруг рядом оказалась она, а потом — упс! — его закидывают в автобус, потом — он стоит на коленях и цепляется за края унитаза. Дальше — пробел в несколько часов. Когда он проснулся, Пайнгар принялась ему все пересказывать, а он лежал и молчал, но всем своим существом умолял потолок перестать вращаться.

Ретируясь из спальни, он подобрал с пола одежду и обещал позвонить. Обещать не стоило, потому что он знал, что не позвонит, но ему показалось, что нехорошо уходить молча. И уж тем более нельзя говорить женщине, в спальне которой провел ночь, что ты понятия не имеешь, что на тебя нашло накануне (кроме дюжины порций пива с виски) и что твое самое большое желание больше никогда в жизни с ней не встретиться.

В кампусе ребята хохотали, как будто он сделал что-то выдающееся. Еще сильнее они стали смеяться, когда он стал умолять их не рассказывать об этом Аманде, с которой познакомился несколько дней назад. Джон вышел из аудитории, поднял голову и в конце коридора увидел ее. Силуэт девушки с золотым нимбом волос. На ней были джинсы, ковбойские сапоги и хлопчатобумажная футболка бледно-лилового цвета. Она шла медленно и уверенно, от бедра, как модель на подиуме. Волосы покачивались в такт ее шагам. Джон влюбился в нее без памяти еще до того, как узнал ее имя.

Спустя две недели, когда они шли поужинать, на противоположной стороне улицы Джон заметил Жинетт. Она тоже его заметила и бросилась через дорогу, не обращая внимания на машины. Добравшись до них, она встала на цыпочки в своих замызганных брезентовых туфлях и обрушила на Джона поток ругани. Глаза ее сверкали, она тыкала в него пальцем и брызгала слюной. Покончив с Джоном, Жинетт повернулась к Аманде и сказала ей, что Джон лживый подонок и что, если она не дура, она бросит его прямо сейчас.

Жинетт выдохлась и пошла прочь, расталкивая прохожих плечами. Аманда с отвисшей челюстью смотрела ей вслед, а Джон был вынужден во всем признаться. Это было последнее, о чем он хотел бы говорить на их третьем свидании, но Жинетт не оставила ему выхода. Почему Аманда тогда не ушла, он так и не узнал.

С убийством Шона можно и обождать, у Джона было еще дело, которое надо было сделать. Сначала — кофе. Большой. Потом он решил съездить к Дому обезьян, оценить протестующих, разобраться, зачем они вообще там собираются, потому что у него складывалось впечатление, что порой эти люди не имеют никакого отношения к обезьянам. Главной его целью было определить, присутствуют ли там члены Лиги освобождения Земли («освободив» обезьян, они должны были проявить интерес к этому предприятию), и взять интервью у Кена Фолкса. Джон надеялся навести мосты прямо на месте, а в случае неудачи намеревался продолжить поиски в баре «Мохиган мун». Если и там прихвостней Фолкса не окажется, он позвонит прямо в «Фолкс Энтерпрайсиз» и попросит о встрече. Это еще никому не удавалось, хотя Фолкс время от времени показывался перед камерами. Он бессовестно рекламировал свое шоу, а потом исчезал, так и не ответив ни на один вопрос. Видимо, не хотел связываться ни с какими средствами массовой информации, но раз уж Джон, как и сам Фолкс, ушел из легальных СМИ, возможно, у него как раз есть шанс. Возможно, если он приглянется Фолксу — рыбак рыбака видит издалека — или пообещает сделать ему рекламу…

Джон подъехал к заправке, чтобы позавтракать и выпить кофе. После недолгих раздумий он купил засохший хот-дог с электрогриля и поехал к Дому обезьян.

В новостях Джон видел, что вокруг Дома обезьян собираются люди, но к этому он не был готов — за полмили от места тонкая цепочка бредущих вдоль дороги людей начала расширяться. Вскоре они уже шли толпой, не обращая никакого внимания на машины. В конце концов Джону пришлось сбавить скорость до пешеходной. Потом он чуть не переехал тощего парня с сальным хвостом и в сандалиях на толстой подошве. Не переехал только потому, что тот развернулся, грохнул кулаком по капоту и заорал, приблизив бородатое лицо к ветровому стеклу:

— Чувак! Ты че творишь?

Тогда Джон миролюбиво поднял руки и решил, что пора припарковаться.

Предприимчивые торговцы продавали вдоль дороги воду и содовую из контейнеров со льдом. На гриле для пикника готовили бургеры, сосиски гриль, польские сосиски и кебабы из курицы, а для вегетарианцев — шампиньоны. Пиво поставляли из засекреченных мест к переднему ряду машин, а там разливали по синим пластиковым стаканам, так что оно могло сойти за любой напиток. Беспрерывно сигналя, Джон выехал-таки на обочину и втиснул машину между двумя импровизированными торговыми точками. Торговцы сначала смотрели на него с подозрением, но, когда поняли, что он им не конкурент, смягчились. Для закрепления дружественных отношений Джон купил у них банку кока-колы и пошел дальше пешком.

По его прикидкам, у Дома обезьян собралось порядка четырех тысяч человек. Так как «Буканьер» и горстка других отелей вокруг казино не могли вместить такое количество народа, несложно было догадаться, что большая их часть ежедневно приезжает из других мест. Кроме того, кругом были припаркованы самые разные по качеству автобусы — от блестящих и оборудованных кондиционерами до списанных школьных, которыми пользуются гаражные рок-группы и церковные приходы.

Эта толпа была практически бесконтрольна и потому внушала опасения. Джон подозревал, что большая часть групп, которые боролись за внимание телекамер, имели мало отношения к обезьянам. Экофеминистки и парень с зелеными волосами выбрали Эн-би-си и пространно излагали свою теорию о том, что обезьяны символизируют угнетение женщин. Представительница баптистской церкви Истоборо, женщина с треугольным лицом и мышиными волосенками, проникновенно внушала «Фокс ньюс», что солдаты, не вернувшиеся с войны, — это кара Божья за то, что Америка дает права педерастам, и закончится это, только когда Америка введет смертную казнь для них и прочей разлагающей нацию нечисти. Когда ведущий канала поинтересовался, почему они пикетируют Дом обезьян, женщина пояснила, что бонобо вступают в бисексуальные и гомосексуальные отношения, следовательно, они тоже педерасты. Она широко улыбалась, по ее тону можно было подумать, что она предлагает стакан лимонада. За ее спиной дети тыкали ручками-прутиками в небо, это читалось как «ГОРЕТЬ ВАМ В АДУ, ГОСПОДЬ ВАС НЕНАВИДИТ».

Среди этой наэлектризованной атмосферы внимание Джона привлекли люди, которые вели себя тихо. Три человека осматривали дом и делали какие-то записи. Сперва Джон подумал, что они могут быть связаны с Лигой, но когда они повернулись, он разглядел их лица и моментально узнал двоих. Это были известные не меньше, чем Джеймс Гудол, приматологи Франческа Де Росси и Элеонор Мэнсфилд. Их показывали во многих документальных фильмах, часть из них Джон пересмотрел, когда готовился делать материал про бонобо для «Инки».

Он решился подойти к ним.

— Доктор Де Росси? Доктор Мэнсфилд? Меня зовут Джон Тигпен. Я репортер. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

— Конечно, — сказала Франческа Де Росси. — Простите, я не расслышала, вы от какой газеты?

— Я из Лос-Анджелеса. Работаю на «Таймс», — ответил Джон.

«Лжец! Лжец!» — возмутился его внутренний голос.

— О, «Таймс». Конечно, — сказала доктор Де Росси.

Она представила Джону третьего, это оказался адвокат, который готовил петицию, чтобы отобрать обезьян у Фолкса.

— Спасибо, — поблагодарил Джон. — Не могли бы вы рассказать мне об этой петиции? Кстати, вы не возражаете, если я буду записывать?

— Да, пожалуйста, — сказала доктор Де Росси.

Джон настроил диктофон, у него сложилось впечатление, что Франческа Де Росси не из тех, кто станет повышать голос. Она даже подошла ближе, чтобы ее можно было услышать на фоне шумной толпы. Ее нос был усыпан веснушками, совсем как у Аманды до «Фракселя». Веснушки рассыпались равномерно и показались Джону милыми и вовсе не соответствовали определению Аманды: «Как будто в лицо плеснули грязной водой из посудомойки».

— …в этом отношении их поведение такое же, как и у людей. Они заказывают вредную пищу в огромных количествах сразу после просмотра рекламы…

Джон вдруг понял, что до тех пор, пока Франческа Де Росси не начала говорить о еде, он вообще не вникал в слова. И слушать начал наверняка только из-за того, что за весь день съел всего лишь резиновый хот-дог. Слава богу, у него был диктофон.

— Вспомните скандальный фильм «Двойная порция», то же самое, только этот вид хуже приспособлен к употреблению вредной пищи, чем мы, — продолжала Франческа Де Росси.

Не меньшую озабоченность вызывала и антисанитария в Доме обезьян. Регламентированный по времени ежедневный полив водой бетонного пола не способен очистить помещение от остатков пищи и мусора. А так как бонобо заказали мягкую мебель, из-за автоматических поливок нижняя часть мебели отсырела и покрылась плесенью, что ставит под угрозу здоровье обезьян. Эти претензии были главными в петиции организации «Люди против эксплуатации обезьян». До слушания оставалось семь дней, и надо было срочно подготовить основание для петиции.

— Естественно, мы крайне озабочены положением именно этих человекообразных обезьян в сложившейся ситуации, — продолжала доктор Де Росси, — но кроме этого, мы обязаны информировать общество о проблеме эксплуатации всех человекообразных обезьян.

Джон кивнул и улыбнулся. Он благодарно принял визитные карточки приматологов, а сам написал свое имя и номер телефона на обратной стороне чека с заправочной станции. Отсутствие визитки оказалось очень кстати, раз уж добрые ученые пошли на разговор, считая, что он работает на «Лос-Анджелес таймс». Джон колебался, не поставить ли их в известность о своем настоящем месте работы, но все-таки решил воздержаться.