Дом Ночи

Охотник велел седлать коней. Белого, черного, рыжего. Он поднял всех своих псов. Много дней он скакал по лесу. Искал в густой чащобе и на лесных полянах, на топких болотах и в тенистых оврагах. Искал, но не нашел свою дочь. Когда же он без сил упал с коня, злые псы набросились на хозяина. Они разорвали его плоть и разгрызли его кости. Так сбылось первое проклятье красного оленя…

Матушка Ночи замолчала. Ива смотрела на нее, затаив дыхание и ждала продолжения. Но его так и не случилось. По бездонным черным глазам невозможно было понять, о чем же Матушка думает. Лишь тихо постукивали костяные спицы в белых руках.

Снаружи шумел Большой Лес, где-то трубно заревел олень. Ива поежилась. Какая же странная история! Где-то — слишком много подробностей, где-то — лишь туманные намеки. Матушка вроде бы и ответила на ее вопрос про праздник, но ответа Ива не получила.

— Неужели так все и было?

— Кто знает, милая? — вздохнула Матушка Ночи. — Это всего лишь сказка. Сказки лгут, когда говорят правду, и говорят правду, когда лгут.

— Но ты же была там!

— Да, — кивнула Матушка Ночи. — Я помню.

Кати Макабреску

Только после обеда Иве удалось улизнуть из дома. Прежде ей пришлось помогать Поварихе раскладывать хворост для костра и с посудой на Кухне. Другие жильцы тоже готовились к Празднику, кто как умел. Тени скользили по дому, перешептываясь взволнованными голосами. Хлопали ставни, скрипели двери. Из верхних комнат доносились обрывки мелодии, сыгранной на пианино, кто-то хохотал в дымоходе. Жильцы занимались готовкой и уборкой или же накрывали столы. Суета, беготня — дом бурлил, как закипающий котел. По двору носились перепуганные куры. И лишь профессор Сикорский сидел неподвижно и, не смыкая глаз, смотрел на Лес. Он был на страже.

Наконец, улучив минутку, когда за общей суетой о ней забыли, Ива выскользнула за ограду. Почти бегом она вернулась к поляне, на которой остановился зеленый фургон, и, прячась за деревьями, продолжила наблюдения.

Гости успели освоиться. Лошадь распрягли, и сейчас она пощипывала травку у опушки. Женщина сидела, привалившись спиной к колесу фургона, и чистила овощи: картошку и морковь — в закопченный котелок. Ее муж, сидя на корточках, пытался развести костер: махал желтой картонкой над тлеющими ветками. Но огонь упрямился и никак не хотел разгораться; струйка белого дыма тощей змейкой поднималась в небо. Рыжая девочка устроилась на козлах фургона и листала книгу. Чтение настолько увлекло ее, что она совсем не смотрела по сторонам и лишь сосредоточенно обкусывала ноготь на мизинце.

Мужчина все никак не мог совладать с костром. В сердцах он замахал картонкой еще сильнее, и клубы дыма повалили в сторону фургона.

— Фу, папа! — возмутилась девочка, не отрываясь от книжки. — Ты меня всю продымил!

— Лучше принеси воды. — Мужчина указал на мятое ведро, повешенное на боку фургона. — Пора готовить обед. Ручей там, за красной сосной.

Он махнул рукой, указывая направление.

— Они все красные! — заметила девочка, но книгу отложила и спрыгнула на землю. Размахивая ведром, она направилась к лесу. Мужчина остался колдовать над костром.

Ива отбежала и затаилась в ложбинке между корнями за широкими листьями папоротника. Тем временем девочка вошла в Лес и остановилась на самом краю.

— Дурацкий лес! — с вызовом сказала она и быстро огляделась: ответит ли кто?

Ответили. В кустах чирикнула лазоревка и вспорхнула на ближайшую березу. Девочка показала пичуге язык; Ива зажала себе рот, чтобы не рассмеяться.

Пока она глядела на то, как девочка шагает к ручью, перепрыгивая через толстые корни, ее охватило странное волнение. И тому была объяснимая причина. В доме Матушки Ночи нашли приют многие, но все жильцы так или иначе были старше Ивы. Иногда настолько, что она не могла себе этого и представить. Старше нее были даже те, кто совсем не выглядел взрослым, вроде хмурых Китайских Младенцев, обитавших на Чердаке, или же Уффа, который часто вел себя как ребенок. А эта девочка была одного с ней возраста. Ива нутром чувствовала, что это очень важно, хотя и плохо понимала почему.

Девочка обошла вдоль сосны, пиная каждую шишку, что встречалась ей на пути, затем нагнулась и сорвала травинку. Повертела ее в пальцах.

— Я бы не стала брать ее в рот, — сказала Ива, выныривая из тени.

У девочки упала челюсть. Травинка выскользнула из пальцев и плавно опустилась к ногам. Несколько долгих мгновений девочка таращила глаза, сглатывая на каждый вдох. Видимо, ей хотелось закричать, но страх лишил ее голоса. Когда же он отхлынул, вместо крика с губ сорвался тихий вопрос:

— Почему?

— Она ядовитая, — объяснила Ива. — Будешь три дня мучиться животом. Так мне сказал крестный.

Девочка снова сглотнула и отступила от упавшей травинки на пару шагов, будто та обратилась в гадюку. Глаза ее оставались огромными, в зрачках отражались желтые и рыжие листья.

— Ты кто?! Откуда ты взялась?!

Голос звучал хрипло, словно у нее пересохли язык и горло. В любую секунду она готова была дать стрекача. Но в то же время какая-то сила удерживала ее на месте.