– Не бойся, – сказала Ива и, глянув на бабулю, повторила за ней следом: – Мы тебя не обидим, честно-честно.
– Не хочешь рассказывать, – сказала старуха, – ты можешь и показать – дай руку моей
– Э… А разве так можно? – Ива удивилась гораздо больше, чем девочка-призрак. Что значит «показать»?
– Ну разумеется, милая. Ты дочь моей дочери, должна же ты унаследовать хоть какие-то из ее способностей?
– Э… – Ива не нашлась, что ответить.
Тема родства сама по себе была довольно скользкой. Разумеется, Ива не сомневалась в том, что Матушка Ночи ее мать. Но не в том смысле, который подразумевает «наследование способностей». Все-таки она не умела, как Матушка, одним прикосновением усмирять бушующую ярость Доброзлой Поварихи, не умела и многого другого – вещи страшные, странные и удивительные.
– И тебе не стоит бояться,
– Э… Не думаю, что из этого…
На долю секунды лицо старухи перекосило, как от острой зубной боли. Глаза выпучились, ноздри хищно раздулись, губы задрожали. Казалось, она сейчас набросится на Иву, как сова на амбарную мышь, и разорвет в клочья. И не имело значения, внучка ли ей Ива или кто-то еще. Старуха не привыкла, чтобы ей перечили и сомневались в ее словах. К счастью, она смогла взять себя в руки – быстрее, чем Ива успела испугаться.
– Внученька, ты же понимаешь,
– Да, – кивнула Ива. – Думаю, что понимаю. Призрак? Привидение?
– Да… Она не кто-то, а что-то. Воплощенное воспоминание и история сама по себе. Сказка, которая хочет быть рассказанной.
– Сказка, которая еще не закончилась, – добавила Ива.
– Сказки никогда не заканчиваются, – сказала бабуля.
Ива повернулась и протянула ладонь девочке-призраку, но прошло время, прежде чем та решилась на ответное прикосновение – невесомое, словно кожу пощекотали пером.
И в то же мгновение Ива очутилась в другом месте. Нет, она, конечно, продолжала стоять посреди зала, полного свечей, рядом с жуткой бабулей и осознавала это. Она чувствовала тяжесть камня над головой и сырой, плотный воздух подземелий, просачивающийся сквозь одежду, отчего кожа становилась холодной и влажной, как у лягушки… Но она была и где-то еще. Она
Что случилось в лесу
Узкая тропинка петляла меж стволов, то взбираясь на холм, то сбегая в тенистую лощину. Широкие полосы зеленоватого света разрезали ее наискось – солнце катилось к закату. Стояло лето, и вдоль дорожки цвели земляника, лиловые колокольчики и синяя вероника. Маленькие голубые бабочки порхали с цветка на цветок, гудели слепни, жужжали шмели, трещал дрозд-рябинник, а ему отзывалась пеночка. Лес кипел жизнью, видимой и невидимой, бурлил, как котел с гумбо на плите у Доброзлой Поварихи – слишком много ингредиентов, человек неподготовленный неспособен оценить всех оттенков вкуса, запаха и цвета. А вот Ива почувствовала тоску – по лету и по лесу, который спал сейчас под белым снежным одеялом.
По тропинке шла девочка в ярко-желтом платье – плохой цвет для прогулок по лесу. Слишком ярко, слишком заметно, в такой одежде не так-то просто спрятаться.
Девочка вообще не понимала, как должно вести себя в лесу. Она не смотрела под ноги и по сторонам, а если и смотрела, то ничего не замечала. Она громко топала и еще громче дышала – должно быть, ее было слышно в самых дальних уголках Большого Леса. В руках она держала плюшевого медвежонка.
На ее месте Ива бы заметила следы на дорожке – рядом прошел хищный зверь. Заметила бы, как шевелятся ветви кустов и дрожат листья, услышала бы треск сломанной ветки и увидела бы блеск глаз в лесной чаще. За девочкой следили, и не только дикие звери. Но девочка шла будто слепая. Шум леса для нее был бессмысленной какофонией, а вовсе не перекличкой множества голосов, где каждому было что сказать.
Девочка выглядела усталой, лицо блестело от пота. То и дело она запиналась о выпирающие из земли корни, но пока держалась на ногах. Ива не увидела, но почувствовала, что девочка хочет есть и хочет пить, что язык у нее распух, а пустой живот крутит до рези. Если бы Ива на самом деле была рядом, она смогла бы ей помочь – подсказала бы, где найти воду, где искать съедобные ягоды и грибы. Она бы взяла ее за руку и увела в безопасное место, в дом Матушки Ночи. Она бы о ней позаботилась и спасла ее. Но все, что она могла, – это смотреть и слушать сказку.
– Привет!
Девочка остановилась и долго вертела головой, прежде чем увидела, кто к ней обратился.
На ветке дерева, болтая ногами в стоптанных башмаках, устроился человек. Очень худой мужчина с костлявым лицом, одетый в нелепые лохмотья – одежда была ему одновременно и мала, и велика, и расползалась по швам. Из-под расплющенного цилиндра торчали сальные волосы.