Дом напротив

Дровяная печь красного кирпича, предмет гордости рукастого главы семейства, занимала доминирующее положение в большой гостиной, открывая уютный для глаз вид на огонь, горящий за массивной стеклянной дверцей. Рядом в чугунной розетке была сложена небольшая поленница из берёзовых дров, с небрежно прислонённой к ней кочергой.

Кира, не привычная к подобной работе, неловким движением открыла дверцу, кочергой пошуровала внутри топки, вызвав сноп искр и осторожно, боясь занозить пальцы, отправила два полена в печь. Пламя ярко вспыхнуло, забилось, быстро охватило кудряшки берёзовой коры, безуспешно пытаясь вырваться наружу.

Через стекло Кира оценила результат своих действий и осталась довольна. Она решила было вернуться в кресло, но передумала, прошла мимо него, на ходу подхватила свой напиток и, ещё не дойдя до праздничного стола, осушила его неторопливым глотком. Поискав глазами среди всякого разного добра на столе коробку с ворохом маленьких шоколадок в виде букв, наугад взяла одну и осторожно, как давеча у печки, отправила в рот попавшуюся «С». Всё-таки подтаявший шоколад испачкал на ухоженных руках Киры подушечки пальцев и она, облизывая их, подошла к матери.

С неподдельным сочувствием смотрела Кира на хрупкую, немного усталого вида, женщину, сохранившую в чертах своего славянского лица зрелую природную красоту и обаяние. Только вот, от когда-то роскошной русой косы, которую маленькая Кира так любила сплетать и расплетать, осталась лишь задорная мальчишечья стрижка, и сеточка морщинок возле глаз была заметна и без ставшей редкой улыбки.

Женщина полулежала на диване, укрытая толстым, верблюжей шерсти, пледом, подложив под поясницу и голову многочисленные подушки. Её взгляд должен был упираться в экран телевизора, но глаза были закрыты, лишь веки без следов косметики иногда вздрагивали, выдавая нездоровье и неспокойное внутреннее состояние.

– Как ты себя чувствуешь? – Кира положила ладонь на лоб матери. – У тебя температура? Знобит?

– Нет-нет, просто холодком потянуло, и… тяжело… здесь… – женщина открыла глаза и поводила пальцем у левой груди.

Кира наклонилась и тихо, чтобы не слышал сын, спросила:

– Мама, может скорую вызвать или в город поедем?

– Какая сегодня скорая, да ещё в садоводство, а за руль тебе, тем более, твоему Фёдору нельзя. Не беспокойся, я отлежусь. В тишине.

Дочь похлопала по руке матери:

– Поняла, сейчас устроим. Так, – строго обратилась она к сыну,– хватит геройствовать. Три часа ночи. Дай отдохнуть телевизору и бабушке. Мыться и спать.

Упоминание о бабушке было не случайным: всё, что должно было делаться от имени бабушки, с бабушкой, для бабушки, Алёша выполнял беспрекословно – он её очень любил и уважал, проводя с ней да, пожалуй, ещё с дедом, значительное время. Первым ясным воспоминанием, закрепившемся в младенчестве, стало лицо склонившейся над ним бабушки, а первым звуком – перекатывающиеся шарики внутри цветной погремушки в её руках. Мама с папой спорили, кого из них он назвал первым, а Алёша, что-то бубукая, звал бабушку. Позднее – чтение сказок, его попытки что-то сложить в слова, букет первой учительнице, проверки дневника, гербарии, теннис – всегда рядом была бабушка. Конечно, и маму, и деда он любил, даже очень любил, но бабушка всё ещё оставалась главным человеком в его жизни.

Кира часто пользовалась этой эмоциональной лазейкой в душе сына, вошедшего в возраст юношеского максимализма, бурно проявляющегося в поиске собственного пути, от срезания углов газонов до выбора книг для чтения, отрицания всего ему несвойственного, противодействия всему окружающему, особенно, некоторым взрослым.

Алёша молча выключил телевизор, сунул под мышку новогодний подарок – фоторамку, подошел к накрытому столу, взял яблоко, надкусил его и стал демонстративно медленно подниматься к себе на второй этаж.

– А мыться? – спросила мать.

Сын только яблоком помахал: «Пока!»

– Ты не дави на него, – услышала Кира педагогический совет. – Он хороший мальчик.

– Я понимаю, издержки возраста… С Федей у него не заладилось – это проблема. Если честно, мама, – зашептала Кира, бросая взгляд на дверь спальни, откуда в затихшую гостиную стал проникать храп её гражданского мужа, – то и у меня… с ним… – одними губами, без звука Кира произнесла: «С Фёдором». И продолжила:

– Это… нет контакта. Ты понимаешь…

– Давно без контакта?

– До сегодняшнего дня давно и регулярно. Бывало, приступим…

– Перестань. Ясно всё. Ну, а кроме?..

Кира отвечала медленно, впервые высказывая вслух, тайные и давно сформировавшиеся, мысли: