Дом над Онего

Кстати говоря, Европу я наблюдаю с Севера уже давно и все чаще понимаю, что оказался свидетелем старческого маразма. Одни скрашивают старость детьми (помню тревогу в голосе редактора Гедройца еще несколько лет назад, когда во время одного из обедов в Мезон-Лаффите мы говорили о педофилии во Франции, а теперь эта зараза достигла берегов Вислы); другие забавляются каннибализмом и поеданием собственного члена (интересно, когда в Польше появятся последователи Армина Мейвеса[76]); третьи, подобно древним римлянам, увлекаются современными гладиаторскими боями, то есть всевозможными войнами, терактами и отрезанием голов, демонстрируемыми в прямом эфире на телеэкранах. Да что там говорить — мир по ту сторону Буга, если глядеть отсюда, все больше напоминает Римскую империю периода упадка.

Поэтому меня и раздражают ораторы, чьи голоса время от времени доносятся с польского «базара»: находясь между Евросоюзом и Москвой, мы должны как можно скорее слиться с первым, дабы нас не поглотила вторая. Эти ораторы, словно мантру, повторяют один и тот же истертый штамп об имперских притязаниях России. Однако не стоит забывать: это ведь польский король Болеслав Храбрый взял Киев, не говоря уже о том, что в Заонежье и по сей день можно обнаружить следы польских панов, начиная с Дмитрия Самозванца. Разделы Польши были позже. Да и Наполеон первым занял Москву — лишь потом Александр I вошел в Париж. С Гитлером — то же самое. Так о чьих имперских притязаниях вы ведете речь?

И еще… чтобы уж закончить этот сюжет… Так сложилось, что в прошлом году, когда я был в Польше, там прошел референдум на тему Евросоюза, а в этом году — выборы в Европарламент (видимо, отсюда эта шумиха в СМИ и утомивший меня «базар»). В референдуме я участия не принимал, насчет Парламента не голосовал. В обоих случаях я выбрал другое направление. Сел в поезд и уехал домой — на Север.

24 июля

Говоря,
Даришь дыхание
Слову

Храня молчание,
Дышишь тише

25 июля

В мое отсутствие зелень здесь разбушевалась так, что заглушила мир мертвой природы: растительная драпировка поглотила халупы, сараи и бани, оставив на поверхности лишь серые пятна; деревянные мостки и каменные дорожки исчезли бесследно, словно их никогда и не было; брошенные плуг и борона почти целиком скрылись в траве и напоминают ржавые пятна; валяющегося же на обочине без дыхания и чувств пейзана можно попросту не заметить.

Сад напоминает джунгли. Тщетно Наталья — героически, с раннего утра и до позднего вечера, — пытается обуздать разбушевавшуюся зелень, окапывая, пропалывая и подкармливая собой комаров. Грядки зарастают сорняками (звездчаткой, осокой и чертополохом), которые распространяются быстрее, чем двигаются тонкие Наташины пальцы. Мы со Славой время от времени вооружаемся косой и серпом и приходим ей на помощь, но толку от этого мало. Коса хороша только по бокам, между грядками и под забором, где не растет ничто съедобное и нет ни кустарников, ни цветов.

Наблюдая эту борьбу и сам в ней участвуя, я порой думаю: раз есть «Дао здоровья» и «Дао секса» Дэниела Рейда[77], почему бы не сочинить «Дао сада»?

Во-первых, это подлинная тропа: при таком количестве сорняков цель — то есть урожай — теряет смысл, целью становится сам труд.

Во-вторых, это созерцание Природы: ежедневно таская из Онего по пять-шесть десятков ведер воды для огорода, исследуешь озеро, запоминаешь каждый камень на дне, начинаешь различать фактуру зыби в зависимости от направления и силы ветра, понимаешь игру рыб и узнаешь, кто из них как плещется, не путаешь аромат кубышки с запахом кувшинки. А затем изучаешь землю, ее почвы — от сухой до вязкой, от ила и глин до шунгита, — ее цвета и ее температуры — под самыми ногами. Узнаешь растения, что на ней растут — никогда не повторяющиеся оттенки зелени. И наконец начинаешь видеть себя. Собственную природу на фоне Природы.

В-третьих, это способ уединения, устранения от активной жизни соплеменников, то есть освобождения от узлов коллективного мышления и коммуникации.

И в-четвертых, это концентрация внимания на жизни как таковой.

Алан Уотс[78] писал, что к даосизму приходят прежде всего люди пожилые. И в самом деле, куда ни оглянешься — на огородах Конды Бережной одни старики.

26 июля

Иные из них — подлинные мастера огородного искусства, например Женя и Лида Печугины. Они весь день у меня на виду — за боковым окном мастерской, то есть, в сущности, я наблюдаю за ними периферийным зрением, глядя на экран компьютера. Может, поэтому их способ передвижения по огороду напоминает мне магию и немного — тай-цзи[79].