Дом на краю ночи

После обеда боцман достал присланные с судна корпию, бинты и мазь и занялся нашими увечьями, начав с матроса, лишившегося пальцев; к счастью, рана была чистой и заживала хорошо. Затем мы отправились на край утеса и сменили нашего наблюдателя, чтобы он мог наполнить доброй пищей пустоты, еще остававшиеся у него в желудке, поскольку, пока мы обедали и читали письмо, мы передавали ему хлеб с ветчиной и сыром, так что никакого особого ущерба наш товарищ не потерпел.

Час спустя боцман сказал, что, похоже, экипаж корабля начинает натягивать большой канат, о чем упоминалось в прочитанном нами письме. Услышав эти слова, я тотчас отправился на обрыв наблюдать за тем, как пойдет дело, ибо у боцмана имелись некоторые сомнения относительно того, сможет ли бизань-шпиль натянуть канат так, чтобы он поднялся над водой достаточно высоко и переправляющимся по нему людям не грозила опасность быть схваченными гигантской каракатицей или морскими дьяволами.

Незаметно подкрался вечер; мы приготовили кучи водорослей для костров и снова стали следить за тем, как натягивается канат. Он поднимался из воды понемногу, едва заметно для глаза, но наконец настал момент, когда он полностью повис в воздухе, заставив нас испытать облегчение и радость. Мы даже помахали в знак одобрения нашим друзьям с корабля на случай, если кто-то из них смотрел сейчас в нашу сторону. Работы, однако, оставалось еще много; правда, канат больше не касался воды, но его предстояло поднять еще выше, чтобы он мог послужить осуществлению наших планов. Между тем уже сейчас канат натянулся довольно сильно, в чем я убедился, положив на него ладонь: при такой длине даже просто выбрать слабину означало подвергнуть его нагрузке в несколько тонн. Немудрено, что боцман с каждой минутой выглядел все более озабоченным; он то и дело вставал и обходил валун, на котором был закреплен канат, осматривал оклетневанные места и узлы, а потом отправлялся к краю утеса, чтобы проверить, на месте ли батенс. Пока все было в порядке, однако боцман продолжал недовольно хмуриться.

Вскоре наступила темнота, мы зажгли костры и, расставив часовых, приготовились отойти ко сну.

На борту корабля

Когда пришел мой черед заступать на вахту (а моим компаньоном снова стал самый сильный из наших матросов), луна еще не взошла. Весь остров был погружен в непроглядную тьму, освещена была только вершина нашего утеса, где горело больше десятка ярких костров, требовавших постоянного присмотра. Примерно через полчаса после начала нашего дежурства матрос, поддерживавший огонь в кострах с подветренной стороны площадки, приблизился ко мне и попросил пойти с ним: ему показалось, что трехдюймовый канат слегка подергивается, словно люди на корабле хотели передать нам какое-то сообщение. Я ощутил сильную тревогу и сразу спросил, видел ли он, как наши друзья на судне машут фонарем, ведь именно таким способом мы договорились подавать друг другу сигналы ночью. На это он ответил, что никаких огней не видел, в чем я убедился, подойдя вместе с ним к краю утеса; мне, однако, не хотелось обижать матроса недоверием, поэтому я положил ладонь на меньший канат, который мы привязывали на ночь к скале, и сразу почувствовал отчетливые подергивания. Мне даже подумалось, что люди на корабле действительно хотят что-то передать; чтобы убедиться в этом, я бросился к ближайшему костру и, схватив пучок горящих водорослей, трижды взмахнул им над головой, но ответного сигнала так и не получил. Тогда я вернулся к канату и снова взялся за него рукой, подумав, что, возможно, его раскачивает ветер, однако рывки, которые я ощущал, были довольно резкими — примерно так дергается леса, на которую попалась рыба, вот только рыба, способная так раскачать тяжелый канат, должна была быть очень крупной, — и я понял, что на нем повисло какое-то чудовище, выбравшееся из тины травяного континента. В первую секунду я испугался, что проклятая тварь порвет канат; потом подумал, что она, возможно, пытается взобраться к нам, и, велев товарищу смотреть в оба, побежал к палатке, чтобы разбудить боцмана. Когда я рассказал ему о своих опасениях, он немедленно поднялся и вышел из палатки; желая убедиться, что я не ошибся, он положил ладонь на канат и сразу почувствовал его рывки. Тогда боцман велел мне разбудить остальных и расставить их возле костров на случай внезапного нападения, ибо в темноте действительно таилась какая-то грозная опасность; сам же вместе с вахтенным матросом остался возле камня и пристально всматривался в темноту, пытаясь различить врага.