Дом на берегу

Я прогулялась по темному дому, может быть, для того, чтобы успокоить себя, «привыкнуть», как сказал Леонард. Большинство комнат были заперты, остальные тоже не представляли собой ничего интересного (высокие шкафы с мутными от грязи застекленными дверцами, громоздкие кресла в чехлах). Меня немного смущало, что на эту прогулку мне никто не дал позволения, но черные щели приоткрытых дверей уже меньше тревожили меня, когда я убедилась, что за ними только пыльная мебель. На втором этаже левого крыла не жил никто, кроме меня, и я почувствовала себя изолированной от всего человеческого мира. Я решилась подняться на третий этаж, где обитали мистер Леонард, Уотерстоуны и Мария. Там пол был выстлан алым ковром и на стенах горели позолоченные светильники. Я заглянула в библиотеку, заставленную стеллажами с книгами, кажется, очень большую, но не вошла в нее, опасаясь, что встречу мистера Леонарда или еще кого-нибудь. Затем спустилась обратно по лестнице.

Как странно пах этот дом. Заброшенностью. Ненужностью. Нелюбовью. Я чувствовала, что тоска, тягучая и липкая, словно остывший сироп, разливается во мне. И откуда этот мертвенный холод в коридорах? Едва отгорело лето.

Все больше дом не нравился мне, мне хотелось выбраться из него.

Я спустилась по какой-то лестнице, толкнула какую-то дверь и вдруг очутилась в сказочной стране. Цветы были белые, лиловые и красные; зелень падала кудрявыми потоками или вскидывалась острыми стрелами. Это была оранжерея, но мне она действительно поначалу показалась сказочной страной. Сквозь стеклянные стены проникало много света, и я слегка прикрыла глаза, прежде чем, привыкнув, смогла широко раскрыть их. Всегда так радуешься свету, даже совсем ненадолго потеряв его…

Цветы казались увядшими, хотя земля под ними была чуть влажной. «Как это удивительно, – подумала я. – Цветы, в этом зловещем доме». Я осторожно прикоснулась к чашечке цветка. Его лепестки были хрупкими и гладкими, будто из тонкого стекла.

– Я знаю, о чем ты подумала, – услышала я вдруг голос Натали. – Цветы, здесь. Странно.

Я обернулась и увидела ту, что так поразила меня. Сейчас она не казалась такой высокомерной, лед растаял в ее глазах, и я столкнулась с ними взглядом своих, испуганных и изумленных. Должно быть, в своем непонятном восторге я выглядела совершенной дурочкой.

– Это творение моей матери. Она каждый день проводила здесь по нескольку часов, ухаживая за цветами. У меня бы никогда не хватило терпения на подобное. Маме всегда было жаль, покидая дом, оставлять оранжерею садовнику. Но, конечно, наша семья не могла жить подолгу в столь изолированном месте – излишний покой превращается в тоску. Восемь лет назад все здесь погибло и оставалось мертвым не один год. Оранжерея превратилась в стеклянный склеп. Я не могла приходить сюда, мне было невыносимо все это видеть, – Натали говорила очень спокойно, почти умиротворенно, хотя ее рассказ вызвал у меня тревогу. – Потом я попросила Грэма Джоба восстановить оранжерею. Чтобы посадить новые цветы, он вырвал сухие стебли из земли и сжег их. Дым поднялся высоко. Леонард сказал, что это напоминает ему погребальный обряд. Цветы и сейчас погибают часто – никакой уход не способен спасти их в этом отравленном воздухе, но Грэм Джоб теперь не сжигает их, а зарывает в землю. Потому что, как он сказал, мертвых сжигают язычники, а он христианин.

Натали закрыла глаза и снова медленно раскрыла их. Смутно чувствуя, что она пытается произвести на меня впечатление, я окончательно растерялась и ничего не говорила. Натали тоже молчала, хмуро рассматривая увядшие цветы и изображая задумчивую отстраненность, но стоило мне посмотреть на нее, она так и впивалась в меня взглядом.

– Это очень грустно – быть цветком, – неожиданно сказала она. – Все время на одном месте. Всю жизнь. Это настоящий кошмар. Пошли, – она схватила меня за руку и потащила через оранжерею.

Натали была высокой, выше меня на целую голову. Ее длинные каштановые волосы были затянуты в хвост, и, несмотря на помятую, и даже грязную, одежду, прическа была гладкая, ни одной торчащей пряди.

Мы вышли через стеклянные двери, и холодный ветер сразу набросился на нас. Он нес в себе терпкий запах моря, темным полотном протянувшегося впереди.

– Как тебя зовут?

– Анна, – ответила я. – Анна Сноу.

– Твоя фамилия такая же холодная, как твои пальцы1, – Натали все еще удерживала мою руку в своей, но смотрела не на меня, а на море. – Я хочу ближе к воде.

Мы спустились по крутому каменистому склону и оказались у самой кромки воды. Очередная волна смочила песок и камни у наших ног.

– Хищное, – пробормотала Натали, отступая на шаг, чтобы ей не намочило туфли. И улыбнулась – бесстрастно, жестоко. Клычки, левый и правый, у нее были очень острые и чуть длиннее нормального, и поэтому ее улыбка походила на оскал обороняющейся кошки. Она вытащила из кармана смятую пачку, выудила сигарету, сунула ее в рот, чиркнула спичкой и сладострастно вдохнула дым, прикрыв глаза. Я подумала, что никогда не ощущала одиночества большего, чем исходившее от нее.