Дом на берегу

– Спасибо, – пролепетала я, раздосадованная собственной робостью. Я посмотрела на поприветствовавшего меня, догадавшись, что он и есть хозяин дома, и сразу опустила глаза. Лет тридцати на вид, он был высок, строен, даже худощав. У него было красивое бледное лицо с впалыми щеками и короткие темно-русые волосы.

– Уотерстоуны, Мария, – представил он мне сидящих за столом. – И я, Леонард. Анна, новая учительница Колина, – пояснил он для всех.

Они будто не слышали. Уотерстоун-младший с безразличным видом помешал серебряной ложечкой кофе.

Я села, осторожно осматриваясь. Столовая поразила меня унылой пышностью обстановки, усугубленной нелепым гигантизмом мебели и общей атмосферой заброшенности. Плотно сомкнутые шторы лишили солнечные лучи шанса проникнуть внутрь. Беспорядочно расставленные на столе и предметах мебели тусклые лампы и оплывшие свечи сражались с темнотой без особого успеха. Нет, мне была решительно непонятна странная неприязнь жителей Дома на берегу к свету, и, пожалуй, она уже начинала меня угнетать.

Есть мне не хотелось, но я ела из вежливости, не ощущая вкуса еды. Леонард единственный проявлял оживление, иногда что-то говорил сидящим за столом, спрашивал меня о чем-то, но я не помню ни его вопросов, ни своих ответов. Уотерстоуны изредка подавали реплики, почему-то с утомленными интонациями, обращаясь либо друг к другу, либо к Леонарду, игнорируя меня и Марию. Раз я ощутила оценивающий взгляд Уотерстоуна-младшего, однако он сразу отвернулся с презрительной усмешкой под тонкими усиками, очевидно, сочтя, что его внимания я не заслуживаю.

Блекловолосые и блеклоглазые, Уотерстоуны сразу вызвали во мне неприятное тягостное чувство… тогда я не созналась себе, но позже, в одиночестве своей комнаты, вынуждена была признать, что это отвращение. Мне не хотелось начинать свою жизнь в доме со столь тягостного чувства к кому-либо… но это было отвращение. Насчет Марии я только равнодушно отметила, что она довольно-таки красива, с ее темными волосами и глазами, пухлыми яркими губами, если не учитывать общую апатичность лица, портящую ее. На ней было алое платье, чересчур декольтированное для нашей моды. Мария едва ли заметила меня. Ее блестящие глаза с широкими бездонными зрачками казались стеклянными и постоянно застывали, устремившись в одну точку. В течение завтрака она не произнесла ни слова и сонно ковыряла свой омлет, так и не проглотив ни кусочка. Только раз к ней обратился Леонард. Мария не отреагировала, что Леонард воспринял как само собой разумеющееся, из чего я заключила, что выключенность из реальности типична для нее.

– Что-то вы совсем сникли, Анна, – заметил Леонард. – Ну-ка, взбодритесь.

Я вымученно улыбнулась. Он растянул в ответ уголки рта, и я прочла в его насмешливом взгляде: «Ну, это слишком уж неестественно».

О Леонарде я не сумела составить мнения. В нем присутствовала… незавершенность. За каждой его фразой следовала звенящая тишина, словно он должен был сказать еще что-то и не сказал. Его голос звучал с теплотой, но она не согревала и не успокаивала. Мне вспомнились плоские камин и желто-красное пламя с картины, висящей на стене кабинета моего отца. Картина была безобразно нарисована и никому не нравилась, но отец так и не снял ее со стены.

Зачем вообще я думаю об этом? Это важно? Нет.

Леонард положил вилку, аккуратно провел салфеткой по тонким губам и замер в ожидании.

– Полагаю, вам не терпится познакомиться с вашим подопечным, Анна?

– Да, – ответила я, чувствуя, как в животе все сжимается от страха. Мне совсем не хотелось, совсем. Не сейчас.

Леонард вышел из-за стола, захватив одну из ламп. «Спокойно», – приказала я себе и положила вилку. Как только я встала на ноги, скатерть вздулась пузырем, поднялась, открывая путь скрывавшемуся под ней, и моему потрясенному взору предстало нечто ужасающее. И все время это было там, под столом! Собака, собака… да неужели бывают такие собаки! Пес походил на исчадие ада, лоснящийся, черный, невероятно огромный (не меньше лошади, показалось мне с перепугу), до того свирепый с виду, что у меня замерло сердце. Жуткое создание двигалось прямо на меня, роняя капли вязкой слюны из раскрытой зубастой пасти («В которую запросто поместится моя голова», – неуместно отметила я).

– Спокойно, – медленно проговорил Леонард, обращаясь то ли ко мне, то ли к псу. – Стоять, Бист.

Пес замер, как вкопанный.

– Бист сопровождает меня всюду, – объяснил Леонард. – Он мой страж.

Бист смотрел на хозяина с тупой преданностью. Свет лампы отражался в его выпуклых недобрых глазах красноватым огнем.

– Не бойтесь его, Анна. Бист не нападает, пока я не прикажу ему.

«А вы приказываете ему нападать, Леонард?» – подумала я и смутилась своей мысли.

– Идите за мной. Бист, ждать, – приказал Леонард с одинаковой интонацией и мне, и собаке. И вышел.

Бист тяжело улегся на пол и водрузил большую морду на лапы. Я снова глянула на собаку: без отраженного света собачьи глаза стали пустыми и тусклыми. Я решила впредь не обращать внимания на это страшное животное. Бист же не набросится, пока Леонард не прикажет.