– В ожидании рождения сына у мистера Чарльза была привычка гулять по берегу. Иногда он блуждал до самой полуночи. И вот однажды, в безлунную ночь, чудовище вышло из воды и утащило его с собой в море.
– Откуда вы знаете? – не стерпела я. – Ведь ночь была безлунная, ничего не разглядишь.
– Грэм Джоб искал его с фонарем и увидел кровь на камнях. Утром ее смыло приливом.
«Чудовища, выходящие из воды. Чушь какая», – хмуро подумала я и заткнула себе рот печеньем. О морской лошади я слышала впервые, но речные лошади упоминались в страшных сказках. Сюжеты всегда были схожи: кому-то говорят о чудовище, живущем в реке, и запрещают приближаться к воде с наступлением ночи. Но однажды запрет нарушается, и… неосторожный герой погибает. Все это напоминало сегодняшнюю ситуацию со мной и миссис Пибоди. С одним «но» – никто не умер, потому что монстров не существует. Чего бы там ни случилось с мистером Чарльзом.
– Все-таки, причем здесь морская лошадка? – сказала я (печенье не помогло). – Это… это нелепо. В море богатая фауна. Так не лучше ли подозревать кого-то реально существующего?
Я прикусила язык, но поздно – миссис Пибоди обиделась. Это получалось у нее легко.
– Вы мне не верите? – в ее мягком голоске проступили металлические ноты, заблестели, как спицы среди пряжи. – Да сам Грэм Джоб рассказал мне об этом! Ладно, не верить глупой старухе, но подозревать во лжи Грэма? И много вы знаете рыб, что способны выйти на берег и одолеть взрослого мужчину? Вот Лусия сразу приняла мои слова на веру.
Недовольство миссис Пибоди кололо меня, как электрические разряды, и на секунду я, подобно ее дочери, пожелала переместиться в Австралию – подальше от этой кухни, миссис Пибоди и незабвенной Лусии, которая во всем была меня лучше, больше ела, больше говорила, чаще улыбалась и никогда не демонстрировала недоверия.
Я ретировалась при первой же возможности. Миссис Пибоди попрощалась со мной холодно. Я понимала, что разочаровала ее, и это вызывало у меня чувство вины, но, в конце концов, я приехала в этот дом не для того, чтобы стать ее задушевной собеседницей, способной просиживать часы на кухне, поглощая десятки чашек чая.
У себя в комнате я легла на ледяные простыни и свернулась клубочком, чтобы согреться. Я была усталой, но и слишком взбудораженной, чтобы сразу уснуть. Натали, Колин, Леонард – между именами протянулись линии, объединяя их в треугольник, и поочередно углы его попадали под свет моего внимания, однако, как ни старайся, всю фигуру одновременно я рассмотреть не могла. Что происходит с Натали? Есть в ней какая-то изломанность. Колин порой был так зол на весь мир. Но в его характере уже проступали хорошие черты. В будущем он мог засверкать, как бриллиант, много лет пролежавший на дне реки и наконец очищенный от ила. Леонард… Слова Натали не находили подтверждения («жестокий, лицемерный, безнравственный»), но я начала относиться к нему с настороженностью. Как бы то ни было, из всей троицы он производил самое благоприятное впечатление. Вежливый и отчужденный; человек, одновременно приглядывающий за всеми и витающий где-то далеко. Не старый, не уродливый, не робкий. Ничего не мешает ему общаться с людьми, вести светскую жизнь. Жениться, если ему будет угодно. Так зачем ему этот темный дом, отрезанный от всего мира? Вопросы, вопросы, вопросы…
Под эти мысли я все-таки заснула.
Глубокой ночью я пробудилась от холода. Ледяной сквозняк просачивался под дверь, пробирался ко мне под одеяло, вызывая дрожь. Недоумевающая, я накинула шаль, извлекла из ящика ключ и вышла в коридор, где потоки холодного воздуха раздули подол моей белой ночной рубашки. Сверху, с третьего этажа, доносились тревожащие звуки – бормотание и неспешный глухой ритм, к которому вскоре добавился учащенный стук моего сердца. Обстановка настолько походила на сон, что я не могла быть уверена, что не сплю. Сплю – иначе как объяснить, что против моей воли ноги сами повели меня к лестнице, где леденящие дуновения ощущались сильнее, стекая по ступенькам.
Пол коридора третьего этажа покрывал ковер, мягкий, как мох. Впереди я увидела свет за приоткрытой дверью кабинета Леонарда. Звуки раздавались оттуда. Теперь я различала даже отдельные слова – тягучие и витиеватые, произносимые на незнакомом мне языке. В моей душе нарастало сомнение, но точно рок заставлял меня заглянуть за дверь. Ветер неожиданно стих и сменился душным смрадом – это был очень странный запах, одновременно сладкий и гнилостный.