– Чувствую. Могу даже пошевелить пальцами. Но не могу встать с кровати.
– Ты даже не пытаешься.
– Если я попытаюсь, то устану и умру, – категорично заявил Колин.
– Кто знает. Есть только один способ проверить.
Я шутила, но Колин надул щеки, что меня скорее обрадовало, потому что вполне соответствовало его возрасту.
– Ты жестокая.
– Ну сам подумай – зачем мальчику, что на волосок от смерти, железная дорога? Ты можешь погибнуть от переутомления, распечатывая коробку.
Мне до сих пор был страшновато говорить с ним в столь свободной манере. Одной его жалобы хватило бы, чтобы обрушить на мою голову кару небесную (или, что более вероятно, земную), и я чутко прислушивалась к изменениям его настроения, никогда не заходя слишком далеко. Но Колин, напротив, был как будто доволен тем, что я разговариваю с ним на равных, а то и немного свысока.
– На самом деле, я не считаю тебя умирающим, – сказала я мягче. – Ты как будто бы повеселел в последнее время, и даже твои приступы удушья прекратились.
– Я устраивал их сам, – признался Колин. – Я дышал часто-часто, пока не начинал задыхаться по-настоящему.
– А почему ты перестал так делать?
Колин пожал плечами. Хотя миссис Пибоди причесывала его по утрам (за исключением тех дней, когда он приказывал ей оставить поднос с завтраком и немедленно катиться прочь), волосы Колина всегда топорщились, взъерошенные, как перья больной птички.
– А зачем? Чтобы Леонард заглянул ко мне на минуту, а после мне пришлось бы лежать весь день в темноте и скучать? Уж лучше уроки.
– Логично. Ты дочитал «Заповедный сад» Бернетт?
– Дочитал. Ты нарочно подсунула мне книжку про мальчика, который в точности как я? Даже имена у нас одинаковые.
– Согласись, удивительное совпадение.
Колин неопределенно фыркнул.
– Я… – он замялся, – …веду себя так же плохо, как он?
– Ну, сам по себе он был не плохой. Просто очень несчастный.
Серые глаза Колина так и вцепились в меня. В этот момент он выглядел поразительно похожим на Натали. Я в тысячный раз поразилась, как она может отвергать брата.
– Я не несчастен. Однажды мне будет принадлежать весь мир. Уже принадлежит.
Я тихонько вздохнула.
– Не веришь? – нахмурил тонкие брови Колин. – Я говорю правду. Однажды я буду управлять всем.
То умереть собирается, то управлять всем. Колин не замечал, как, заходя в своих фантазиях все дальше, противоречит сам себе.
– Пока что тебе и собственные ноги не подчиняются, – напомнила я, что было рискованно, но обошлось без последствий. – Но, Колин, если, как ты говоришь, ты их чувствуешь и способен пошевелить пальцами, это почти наверняка означает, что теоретически ты можешь ходить.
– Не могу.
– Сможешь, если захочешь. Твои мышцы просто ослабли от бездействия. Начинай тренировать их. Постепенно, от малого к большему, ты добьешься успеха. Если у мальчика из книжки получилось, то и у тебя получится.
– Вот уж не аргумент, – возразил Колин и отвернулся с надменным фырканьем.
Я потянулась к его взъерошенному затылку, но передумала, и моя рука упала на одеяло.
– Почему тебя заботит, буду я ходить или нет? – продолжил он злым, низким голосом, и я задумалась – действительно, почему? Но в этом темном жутком доме Колин был единственным, с кем я регулярно общалась, что делало меня небезразличной к его судьбе. Впрочем, такое объяснение ничего ему не скажет.
– Потому что когда я гуляю по берегу и смотрю, как небо растворяется в море, мне становится грустно оттого, что ты не можешь испытать и увидеть то же.
– Море? – Колин развернулся, обратив на меня свои глаза, перламутрово-серые, как черный жемчуг. – Оно рядом?
Я рассмеялась от удивления.
– Ты не знал об этом?
– Нет. В нем действительно так много воды?
– Очень. Хочешь, я принесу тебе ракушку с берега?
– Принеси. А оно на самом деле соленое?
– На самом деле.
– Тогда еще зачерпни мне стакан морской воды. Я хочу ее попробовать.
Дав ему обещание, я попыталась продолжить урок, от которого мы отвлеклись, но Колин был рассеян и постоянно ошибался. Все же он заметно продвинулся в учебе за последнюю пару недель. Много читая, он запоминал правильное написание слов, уточнял смысл ранее малопонятных ему и узнавал новые. Он был умным, быстро схватывающим ребенком, невежество которого объяснялось единственно тем, что никто не занимался с ним всерьез, сосредоточившись на попытках установить контроль над его поведением.
В этот раз он отпустил меня с миром, не подвергая обычному испытанию – не протянул мне для пожатия свою хрупкую, безжизненную руку, прикасаясь к которой, я каждый раз зажмуривала глаза…
– Раздвинь занавески, – попросил он вместо этого и, когда я выполнила его просьбу, приподнялся, пытаясь выглянуть в окно.
– С этой стороны моря не видно, – сказала я. – Тебе придется выйти наружу. Закрыть окно, как было?
– Нет, оставь. И потуши лампу. От ее света у меня болят глаза.
– У вас дар, – восхитилась миссис Пибоди, когда я спустилась на кухню. – Иначе как еще объяснить, что вам удалось утихомирить маленького дьяволенка. Он даже мне стал реже показывать зубы, а раньше мог и молочником запустить, когда хватало силенок.